Сергей Нечаев - Пикассо и его несносная русская жена
Ее обращение к правосудию и все эти россказни возымели только один эффект - еще больше настроили дедушку против нее. Он натравил на нее команду своих адвокатов. Контрпредложение звучало так: забрать нас у матери и поместить в пансион до совершеннолетия.
Послушать мать, так этот процесс, о котором она без конца сплетничала, стал навязчивым кошмаром. Она была его героиней, ангелицей, mater dolorosa, вступившей в борьбу ради спасения детей.
- У Пикассо нет возможностей вас воспитывать самому, - говорила она нам. - Он определит вас в большие коллежи для богатых.
Коллежи для богатых. Эти слова звучали приговором.
Она остервенело добавляла:
Он вас разделит. Ты, Паблито, отправишься в Испанию, а Марина - в Советский Союз к этим его коммунистам. Меня вы больше не увидите.
Один - в Испанию, другая - в Советский Союз. Разве эти страны - соседки? Нас хотят оторвать друг от друга? Когда вы так малы и почти что близняшки, география способна стать людоедом, пожирающим ваше сердце. Этот людоед терроризировал нас.
Не знаю, как развивались события, но в этом поединке горшка с котлом победительницей оказалась все-таки мать. Она потребовала оставить детей при ней, оплатила наших адвокатов и так и не получила от Пикассо ничего, если не считать назначенную нам сотрудницу службы социального обеспечения, которой было поручено проверить, в каких условиях мы живем».
Рассказывает Марина Пикассо и о Жаклин Рок:
«Знал ли сам Пикассо, сколько она создала преград? Боюсь, что да. Только он мог бы доверить ей столько власти, сам оставаясь всецело в тени».
Постепенно она отвадила всех. В результате, Пикассо перестал принимать Франсуазу Жило, Клода и Палому. По не менее мелочным соображениям он не виделся больше и с Майей, дочерью Марии-Терезы Вальтер.
Марина Пикассо пишет:
«Только мой отец еще допускался. Он держался за нас с Паблито, свой эскорт, свидетельствовавший, что ой все-таки занимается нашим воспитанием. Почему бы не разрешить нам хоть разок повидаться с дедушкой без него? Тогда бы мы доказали ему, что представляем собою нечто большее, чем просто бедные родственники. Мы открыли бы перед ним книгу нашего воображения, и он понял бы, как много мы от него ждем.
Увы, железный занавес, опущенный между нами и дедушкой, был слишком тяжел. И сквозь него не пробиться нашим вопросам, желаниям, нашему страданию».
Увы, увы, увы. Но даже с Мариной и Паблито общение становилось все более и более ограниченным. Как по времени, так и по содержанию. Чуть что, и Жаклин Рок начинала причитать, что пора уходить, что Монсеньору (так она стала называть Пикассо) нужно побыть одному, что разговоры утомили его.
Марина Пикассо и не пытается скрыть свое возмущение:
«Мы утомили его, хотя он не соблаговолил уделить нам ни секунды внимания, ни капельки уважения, ни грамма заинтересованности.
Визит окончен. Безропотно мы идем следом за Жаклин к дверям святилища, в котором только что получили от дедушки благословение безразличием. В который раз мы не смогли объяснить ему, кто мы такие на самом деле. В который раз мы чувствуем себя обманутыми. Обманутыми и брошенными. Жаклин оставляет нас на ступеньках крыльца. Криво улыбаясь, она трясет нам руки и опрометью бежит к своему Солнцу».
По словам Марины Пикассо, даже мысль о том, чтобы «оставить своего палача хоть на мгновение», вселяла в Жаклин ужас. Без него она была как рыба, которую выбросили из воды на берег.
Однажды, это было в 1969 году, Паблито, которому уже исполнилось двадцать, позвонил Пикассо и попал на Жаклин.
- Кто вы такой? - спросила она.
- Его внук.
- Кто-кто?
- Я хотел бы поговорить с моим дедушкой, мадам.
- Но кто вы такой?
- Пабло.
- Пабло? - закричала вдруг Жаклин. - Знайте, молодой человек, что в мире есть только один Пабло. И этот Пабло не может сейчас говорить с вами. Но вы можете ему написать.
По словам Марины Пикассо, ее брату словно вонзили нож в самое сердце. Оказывается, даже носить имя, которое ему дали, по ее логике, он не имел права.
//__ * * * __//Конечно же, значительная часть воспоминаний Марины Пикассо посвящена Ольге Хохловой, ее любимой бабушке. Вот ее рассказ практически без сокращений:
«Моя бабушка, Ольга Хохлова, родилась 17 июня 1891 года в городе Нежине, на Украине, и была дочерью полковника императорской армии. Страстно увлекшись танцем и происходя из среды, не очень-то приветствовавшей такого рода занятия, она завоевала славу, порвав с семьей и последовав за труппой „Русских балетов" Дягилева по всему миру.
Первая мировая война, революция 1917 года, Пикассо - ей так и не суждено было возвратиться на родину.
Все, кто писал о Пикассо, отмечают, что бабушка была плохой балериной. Зачем же в таком случае Дягилеву, известному своей бескомпромиссностью при отборе танцовщиков и танцовщиц, было держать мою бабушку в своей труппе? Уж, конечно, не для того, чтобы с ней спать - ведь он любил только мужчин.
Вы, гнусные жабы, оплевавшие Ольгу Хохлову, - а знаете, что в конце жизни, с парализованными после перенесенного инсульта ногами, она не захотела, чтобы ее возили в кресле-каталке?
