Пеле - Исповедь влюбленного в жизнь
Одним из тех, с кем общался Эдиньо, был Налдиньо – сын Питико, моего бывшего товарища по «Сантосу», который впоследствии играл со мной и в «Космосе». Налдиньо обвиняли в распространении наркотиков и отмывании денег. В ходе крупной операции его арестовали, а вместе с ним – и Эдиньо – как его подельника. 6 июня 2005 года сотрудники ведомства по борьбе с наркотиками ворвались в его дом в «Сантосе», где он жил с женой Джессикой и двумя дочерями. Власти не нашли ничего незаконного, но, ссылаясь на нарушение статьи 14 закона 6368 Ассоциации по контролю за оборотом наркотиков, полиция решила забрать Эдиньо. Его арестовали на основании обычных телефонных разговоров, которые напрямую не доказывали его причастность к делу. Не было никаких свидетельств того, что Эдиньо участвовал в какой-то незаконной деятельности. Да и откуда им было взяться? Зачем ему отмывать деньги?
Все это было похоже на кошмар, а я никак не мог проснуться. Но волнение окружающих и наше беспокойство были слишком реальны, чтобы оказаться просто сном. Я столкнулся с ситуацией, которую даже и представить себе никогда не мог, – моего сына арестовали по подозрению в распространении наркотиков. Какая ирония, что это произошло со мной, с человеком, всю жизнь выступавшим против любых наркотических веществ!
Спустя несколько беспокойных дней Эдиньо посадили в тюрьму строгого режима в городе Президенти-Бернандис в штате Сан-Паулу. Там он провел два месяца. Шестьдесят дней, пока Эдиньо сидел в тюрьме строгого режима, были худшими в моей жизни. С ним плохо обращались, его изолировали от общества, будто он был монстром, который мог причинить вред миру. Я ужасно страдал. Я испытывал стыд, страх, сомнения, печаль, ненависть. Мне в голову приходили бредовые идеи: я мечтал о том, чтобы у меня были силы Человека-паука или Супермена, чтобы я мог изменить ход этой ужасной истории и видеться с ним, когда мне этого хотелось, говорить с ним, больше рассказать ему о жизни, о людях. Мы часто относимся к нашим детям, как к взрослым, и только потом понимаем, что они так и не выросли и им все еще нужен совет старшего, совет отца. В то странное время я очень скучал по папе – по Дондиньо – он умер в 1998 году, но тогда он был нужен мне, как никогда, будто я сам был еще ребенком. Я хотел, чтобы он взял меня за руку и прошел этот путь со мной, показал бы мне, как я должен себя вести, переживая этот новый и ужасный опыт.
Моя мама дона Селесте держалась изо всех сил, но она была уже немолода, и нам следовало быть осторожнее; при всем при этом она видела, как ее сын Пеле, который всегда был таким жизнерадостным мальчиком, стал теперь злым, уязвимым, беспомощным. Некоторые вещи мы просто не можем сделать за других – и это был такой случай. Мама страдала вдвойне – она волновалась и за сына, и за внука. Это было ужасно. Мы все переживали очень тяжелое время, заботились друг о друге, но Эдиньо был так далеко.
Мое отцовское сердце подверглось суровому испытанию. Я много плакал. Я не мог спать, я постоянно задавался вопросом, было ли справедливо то, что такое случилось со мной. Я никогда не пил и не курил, всегда выступал против наркотиков – почему я вынужден был столкнуться с таким горем? От моей славы не было толку – она только все усложняла. Все старались не переусердствовать, защищая Эдиньо, или, по меньшей мере, быть справедливыми. Если бы его отпустили, люди бы говорили о том, что все устроили только потому, что он был моим сыном – сыном Пеле. Если бы с ним что-то случилось в тюрьме, в этом можно было бы обвинить полицию. Но и для них эта ситуация была очень непростой. Я не сомневался в том, что моего сына следует отпустить. Порой я испытывал отвращение, горечь, отчаяние, ярость – все это было прямо противоположно тому, что я чувствовал в прекрасные моменты своей спортивной карьеры. Рядом со мной были Ассирия и наша семья, несколько друзей, и все они давали мне силы бороться с самым сложным соперником из всех, что мне приходилось встречать.
Я нанял адвокатов и был готов бороться. Но у меня совсем не было опыта в таких делах – прежде я сражался только на поле. А теперь мне нужно было защитить сына. Задача была трудной, но другого выхода я не видел. В то время я прежде всего был отцом Эдиньо, а уже во вторую очередь Пеле. Я выступил перед камерами и дал интервью, которое от меня ждали как в Бразилии, так и по всему миру. Мои слова о случившемся тогда были столь же важны, как и мой тысячный гол. Не все в жизни так легко, как кажется: больше всего в тот день мне хотелось спрятаться, убежать ото всего, поплакать в маминых объятиях или положить голову на плечо жены. Я хотел, чтобы все мои дети были рядом, и я отчаянно желал, чтобы с нами был и Эдиньо. Я мечтал обнять его и объяснить, что все мы часто ошибаемся, но несмотря ни на что я верю в него и постараюсь помочь ему все преодолеть.
Ради Эдиньо я должен был собрать волю в кулак и, прежде чем отправиться к прессе, я подумал о том, как прекрасна была моя жизнь, как часто я разговаривал с журналистами о всех тех хороших новостях, что я принес Бразилии, – стране, столь влюбленной в футбол, что ко мне там относились, как к идолу. В моей голове появился план, и я быстро понял, что именно это я и должен был делать. Это было очень важно в контексте моей борьбы с наркотиками и алкоголизмом, которая продолжается и сейчас, и, я надеюсь, что однажды смогу одержать победу. Употребление наркотических веществ – тема деликатная и непростая, но наркотики подобны неизлечимому раку, уничтожающему наше общество. Но я верю, что их потребление можно сократить, и я буду бороться за это до конца своих дней.
В конце концов, Эдиньо перевели в исправительную колонию в Тремембе, поближе к дому. Я продолжал путешествовать, не только из-за того, что у меня были определенные обязательства и я хотел распространить идею отказа от наркотиков по всему миру, но и потому, что мне было необходимо себя чем-то занять. Так время летело быстрее, и я не мог останавливать свою обычную жизнь, не мог поддаться слабости и сдаться. Я понимал, что никто не проживет мою жизнь за меня, и я не мог сделать это за кого-то, как бы я этого ни хотел.
Как только Эдиньо перевели в колонию в Тремембе, я немедленно разузнал все о ней. Меня заверили, что мой сын стал ближе к нам; теперь он содержался в более приличном месте, где были предусмотрены разнообразные виды деятельности для заключенных. Эдиньо могли посещать его дочки, не получая при этом травму от созерцания тюрьмы строгого режима, – туда их никогда не приводили по просьбе Эдиньо. Конечно, место было не идеально, но после того как я увидел сына в более щадящих условиях, мне стало гораздо спокойнее.
Некоторое время я корил себя, но вскоре осознал, что не могу взять вину на себя одного. Я уезжал ради своей профессии, в погоне за удовлетворением, целью и мечтой. Я погружался во все, чем занимался. Единственное, чего не хватало Эдиньо и моим детям, – это моего постоянного присутствия, что можно ожидать от такого занятого отца. Я сожалел об этом, но то были неизбежные последствия моей работы. Да, я сам сделал этот выбор, но от этого было не легче. Но я знал, что больше моя семья не нуждалась ни в чем.
