Геннадий Красухин - Стежки-дорожки. Литературные нравы недалекого прошлого
– Понял, так всё и сделаю!
Но остановиться Бонч не мог. Казалось, что по телефону он читает какую-то бесконечную лекцию.
– Эдик, – сказал приятель, – передай этому любителю поговорить, что мы пьём за его здоровье. Пусть он живёт столько лет, сколько его слов влетело сегодня в твоё ухо!
Эдик засмеялся. Выпил со всеми и снова неспешно закусил. И снова сдвинул полотенце:
– Так и сделаю. Спасибо, что позвонил.
– Чего он хотел? – спросил я, когда Эдик положил наконец трубку.
– Чтобы я взял интервью у Ираклия Абашидзе, – ответил Елигулашвили, потирая затёкший локоть.
– И всё?
За что Бонча полюбил Бурлацкий? За всегдашнюю готовность угодить? За упорство, с каким он на месткоме отстаивал любые, даже явно бредовые идеи руководства? Может быть.
Но и Аркадий Удальцов, когда стал главным редактором, назначил Бонча своим замом. Тоже за те же качества?
А, может, за его связи с такими людьми, которыми ни Удальцов, ни Бурлацкий пренебрегать бы не стали?
Бонч окончил журфак. И получил фантастическое распределение – ответственным секретарём в «Московскую правду». А после недолгой работы в газете был избран освобождённым секретарём московского отделения Союза журналистов – должность не только хорошо оплачиваемая, но номенклатурная, сулящая прекрасные перспективы.
И прирождённый аппаратчик Бонч-Бруевич наверняка бы не остановился в своём карьерном росте, если б однажды, управляя автомобилем в нетрезвом виде, не наехал на людей.
Скандал удалось замять – помогли связи с влиятельными приятелями приёмного отца. Судить Бонча не стали. Но от секретарской работы освободили. И направили к нам в газету.
А Бурлацкий продолжал реформы. Обновил внешний облик газеты. Кажется, именно при нём исчез из логотипа Горький и остался, как и было прежде, – только Пушкин.
Горького выдумали вставить в ЦК. Дескать, как же так? Основоположник социалистического реализма и не украшает своим портретом писательскую газету! Воспользовались горьковским юбилеем, придумали письмо рядового читателя, умоляющего поместить рядом с Пушкиным Горького, напечатали это письмо и немедленно в том же номере просьбу читателя выполнили. Не испытали смущения, что при этом вечно сопровождающее логотип разъяснение, что газета-де основана при участии Пушкина, наполняется ещё более туманным смыслом.
Да, оно туманно и без всякого Горького. Известно ведь, что основана «Литературная газета» Антоном Дельвигом. Официальным помощником его был О. М. Сомов. А секретарём редакции взяли малоизвестного литератора В. Н. Щастного. То есть в основании газеты Пушкин участия не принимал.
Другое дело, что Пушкин был активнейшим автором «Литературной газеты», что Дельвиг, подготовивший два первых её номера, уехал из Петербурга и друзья Дельвига, в том числе и Пушкин, выпустили помимо этих двух, ещё одиннадцать, после чего Дельвиг снова вернулся на редакторское место. Щедрые пушкинисты объявили Пушкина главным редактором первых тринадцати номеров «Литературной газеты». Но в этом случае с таким же успехом можно говорить о главном редакторе Сомове или о главном редакторе Вяземском.
Не следует, думается, забывать о Дельвиге, основателе «Литературной газеты», её редакторе, который поплатился жизнью за своё любимое детище. Газета напечатала стихи, которые прогневали Бенкендорфа, тот, наорав на Дельвига и пригрозив ему Сибирью, настолько потряс поэта, что у Дельвига сдали нервы, после чего не выдержало сердце.
Теперешняя «Литературная газета», возглавляемая Юрием Поляковым, как-то пустила пробный камень: не вернуть ли на логотип Горького? В последнее время всё отчётливей проявляют себя те, кто ностальгирует по советскому прошлому. Помню, как дрожало от страха руководство главного издательства писательского союза после краха ГКЧП, как, откликаясь на веяния времени, переименовало издательство в «Современный писатель»! Но веяния незаметно потихоньку повыветрились, и чуткое ко всяким изменениям руководство в этом с радостью убедилось: чего бояться новых властей, если власть осталась в прежних руках – бывших коммунистических, комсомольских и советских чиновников! Ну а коли так, то почему бы издательству и не вернуть себе прежнее название: «Советский писатель»? Вернули, конечно! Разумеется, что по широчайшему общественному резонансу это не то же самое, что вернуть стране гимн Советского Союза, бывший когда-то гимном компартии, вставив туда согласно новой идеологии слова: «хранимая Богом» – о России. И не то же самое, что передать армии советский красный флаг и пятиконечную звезду. Но, как говорится, это всё – из той же оперы! Так что тем, кто мечтает о реставрации советского режима, возвращение Горького на логотип «Литературной газеты» покажется резонным. Однако не лучше ли приблизиться к истине и рядом с портретом Пушкина поместить портрет его друга Антона Антоновича Дельвига?[5]
Бурлацкий в подобные тонкости, разумеется, не вникал. Как я уже говорил, появлялся он в газете ближе к вечеру, а то и к ночи. Привозил собственные материалы со съезда народных депутатов или о последних заседаниях Верховного Совета СССР и занимался их размещением в очередном номере.
Время на дворе стояло очень тревожное. Горбачёв, которому после правления косноязычных коммунистических старцев, обрадовались как живому и нормальному человеку, терял авторитет. Уже пожар, способствовавший выбросам в атмосферу огромного количества радиоактивных веществ из атомного реактора в Чернобыле, и оглушительное – на весь мир! – враньё, что ничего страшного не произошло, подорвали доверие к относительно молодому генсеку. А оставшаяся безнаказанной резня армян в Сумгаите, учинённая азербайджанцами? Почему Горбачёв почти открыто поддержал погромщиков? Не потому ли, что рассвирепел от желания карабахских армян выйти из состава Азербайджана и присоединиться к Армении? Очевидно, такое желание он воспринял как покушение на государственные устои. Он не понял, как опасны мины, заложенные Сталиным под то, что некогда именовали великой дружбой народов. Что если их не обезвредить, они начнут взрываться. Автономная область аккумулировала в себе застарелую обиду некоренного населения (и по понятиям коренного – второсортного) республики, в которую её включили. Выходец с Кавказа Сталин хорошо знал, с каким трудом и с какой неохотой уживаются друг с другом разные обитающие там народы, как готовы они обнажить оружие при первой же попытке покушения на их национальное достоинство. Рассвирепевший Горбачёв вёл себя на заседании президиума Верховного Совета, как слон в посудной лавке. И мины начали взрываться. В Ферганской долине, часть которой при Сталине отдали Киргизии, – в городе Оше столкнулись в кровавой схватке киргизы и узбеки. В Тбилиси, где русские солдаты, разгоняя мирную демонстрацию, применили паралитический газ, от которого погибли люди. Опять в Азербайджане – погром армян и их бегство из Баку. Ответные действия армян в Ереване, из которого в панике бегут азербайджанцы. Создана Конфедерация горских народов, которая посылает добровольцев сражаться на стороне абхазов, не пожелавших оставаться в составе Грузии. Очень показательно, что плечом к плечу с абхазами сражается чеченец Шамиль Басаев, будущий палач Будённовска. Наконец, заявления прибалтийских республик об их желании выйти из состава СССР, куда их насильственно включили перед последней Отечественной войной. Чем ответили на это из Москвы? Нагнетанием истерии, бряцанием оружия, которое пустили в ход против живого щита, составленного из литовцев, прикрывших собой Вильнюсский телецентр. Погибли люди.
