Андрей Черныш - На фронтах Великой войны. Воспоминания. 1914–1918
Я получил от полковника Дроздовского (поручение) провести Самурский полк к его исходному положению для атаки совместно с корниловцами и встретить затем и направить и этих последних согласно задуманному им плану.
Когда я отправился исполнять возложенное на меня поручение, самурцы уже выдвигались к северо-востоку, на уступе за левым флангом дивизии. Скоро я разыскал командира полка, полковника Шаберта, и передал ему приказание начальника дивизии. Полк был в строю побатальонно на очень широких интервалах и дистанциях. Местность по пути дивизии была изрыта небольшими, но глубокими лощинами и балками, покрытыми перелесками. Пользуясь всем этим для скрытости подхода, полковник Шаберт двинул батальоны вперед. Пройдя перелески и лощины, мы вышли на голый открытый гребень. До левого фланга 2-го офицерского полка было около версты. За гребнем перед Самурцами расстилалась очень большая открытая лощины до двух верст в ширину и приблизительно такой же длины. Ни кустика, ни бугорка – гладко как на ладони. Вправо лощина суживалась, берега ее становились круче и тут начиналось с. Татарка, большая часть которой нам отлично была видна. Влево лощина, расширяясь и поднимаясь, затеривалась среди окружающей равнины, чуть всхолмленной. А затем резко, точно искусственно, вдруг сразу вздымалась огромная, совершенно обособленная круча, высота – г. Базовая, голая с крутыми скатами и плоской столообразной и продолговатой вершиной. Гора вытягивалась и постепенно понижалась в северном, северо-западном направлении, к Ставрополю. Ближе Базовой горы и несколько правее ее виден был разъезд Базовой, в расстоянии 3–4 верст от нас. Оставив полк сзади в лощинах с лесом, мы с полковником Шабертом прошли еще дальше вперед к началу спуска в описанную выше лощину. Перед спуском в нее, прикрываясь едва заметным гребнем, лежала очень редкая цепь спешенной сотни дивизиона полковника Шинкаренко. Никого из офицеров поблизости не было. Из расспросов ближайших казаков мы выяснили, что сотня поставлена здесь для наблюдения за противником. В свою очередь, по-видимому, и противник, обнаружив цепь сотни, следил за ней из северо-восточной окраины с. Татарки и первые же попытки ее вылезти на самый гребень (топографический) встречались пулеметным огнем. Цепь после этого точно прилипла к земле; казаки лежали пластами с прижатыми плотно к земле головами. Никто из них не поднимал их кверху, чтобы посмотреть, «понаблюдать», что же делается у противника. А противник, хорошо скрытый за крайними постройками Татарки, зорко, видимо, следил за всяким происходившим у нас здесь движением, посылая пулеметные очереди даже по одиночным людям. В этом очень скоро убедились и мы с полковником Шабертом. Едва мы показались на гребне и чуть с него спустились, как были обсыпаны пулеметной очередью. Я инстинктивно шарахнулся в сторону и попятился назад. Но видя, что на полковника Шаберта это, по-видимому, не произвело никакого впечатления, я устыдился своего порыва скрыться и сильным напряжением воли взял себя в руки. «Очередь» была повторена. Пули просвистели и частью завизжали от близкого к нам рикошета. С большим трудом и усилием я удержался на месте, около Шаберта. Трудно передать то неприятнейшее ощущение, которое испытываешь под пулями пулемета, и я не удивляюсь теперь тем случаям, когда люди, попавшие под сильный пулеметный огонь, выходили, если не были ранеными, сильно психически расстроенными, до помешательства. Я здесь впервые испытал «удовольствие» побыть под огнем пулемета. А Шаберт, как стал, так и стоял, вперив взор туда, откуда по нас стрелял пулемет. Он, по-видимому, ничего не переживал. И не скажу, чтобы он рисовался передо мною своей невозмутимостью перед опасностью быть уложенным на месте или искалеченным. Этого я не заметил, а заметил, наоборот, поразительное его спокойствие. Помыслив, я не мог допустить, чтобы у такого интеллигентного, развитого человека, – это его поведение было результатом бессознательной храбрости. Наоборот, все говорило за то, что тут Шаберт, сотни раз испытывавший опасности, проявлял настоящую, сознательную храбрость. И я был от него в восхищении.
Постояв еще немного, мы в бинокли рассмотрели, что стреляет по нас пулемет от крайней хаты; заметили и группы людей около. Но нигде, ни в селении, ни около противника не было видно. Очевидно, его силы, атаковавшие Татарку, были в самом селении и выйти из него пока не решались. Все поле от селения до Базовой горы было чисто.
Эта наша разведка указывала нам на одно, – что наступать с этого места самурцам было невыгодно: слишком открытая и гладкая местность, никаких укрытий, не за что зацепиться.
Закурив папиросу, Шаберт предложил пройтись влево посмотреть, нет ли где удобных подступов, чтобы больше сблизиться с противником незаметно. Пошли. Прошли с полверсты. Ничего нового не обрели. Увидели влево сзади казачью лаву (сотня полковника Шинкаренко), которая передвигалась вправо, то есть в сторону 3-й дивизии, откуда-то с севера. Когда к нам приблизился один всадник из числа начальствующих лиц, мы спросили его, не видать ли, не наступают ли корниловцы. Ответил, что ничего не видел и не знает об этом. Я тогда именем начальника дивизии приказал ему передать своему командиру сотни, чтобы он сейчас же выслал разъезд к северу, в сторону Ставрополя для установления связи с ожидающимся оттуда Корниловским полком и что, как только движение последнего будет замечено, чтобы немедленно сообщено было сюда, нам.
Всадник повернул и куда-то скрылся. А мы остались и продолжали наблюдать. И кстати. Поле между г. Базовой и Татаркой стало оживать. Оттуда-то, как нам казалось, из-за Базовой горы, стали вдруг вываливаться большевицкие цепи, только цепи. И странно – они образовали фронт в сторону Татарки и, пожалуй, даже еще восточнее. Двигались-двигались эти цепи и залегли. «Что за оказия?» – дивились мы, и промелькнула было мысль: «Уж не наши ли это, не корниловцы ли?» Но стрельбы никакой: очевидно, большевики. А скоро всякое сомнение исчезло, ясно стало, что это именно они: появились фигуры, сначала одиночные, а потом группами и на Базовой горе; затем по южному, юго-восточному скату горы стали подниматься на ее вершину еще колонны, небольшие, а за ними и орудийная запряжка.
Как раз в этот момент пришло от казаков известие, что «корниловцы наступают». Мы условились с Шабертом, что я поеду навстречу корниловцам и ориентирую их в обстановке у нас, рекомендуя им забирать возможно восточнее, даже по ту, по восточную сторону горы Базовой; а он, Шаберт, будет согласовывать свои действия с ними.
Я отправился навстречу корниловцам, чтобы повидать их командира. Скоро передо мною открылись их наступающие цепи. Шли они ходко, не останавливаясь, и направлялись на Базовую гору с северо-запада. Подъезжая к ним ближе, я определил, однако, что наступление ведет лишь один батальон. Возник вопрос: где же остальные? Завидев за батальоном группу людей, за которой вели лошадей, я направился к ней, полагая, что это начальствующие лица. Так оно и оказалось: на мой вопрос поравнявшимся со мною корниловцам, где командир полка, они ответили, что не знают, где-то остался с главными силами, а что здесь сзади – командир батальона, и указали при этом на замеченную мною группу. Действительно, это был командир батальона полковник гвардии (Варшавской)[243] Ильин. Спокойно, с трубкою в зубах, он шел за своим батальоном и произвел на меня приятное впечатление. В нескольких словах я нарисовал ему положение 3-й дивизии, Самурского полка и то, что мы ожидали от маневра Корниловского полка. Полковник Ильин сказал мне, что командир их полка полковник Индейкин[244] был при главных силах сзади и должен был развернуть их левее его батальона, но что он задержался и, по-видимому, там влево, у железной дороги, тоже завязался бой. И показал мне в том направлении рукой. И в самом деле, верстах в двух на северо-востоке от нашей встречи я разглядел движение цепей и отдельных групп. Ясно было, что и там завязался бой с каким-то новым противником.
