Муслим Магомаев - Любовь моя - мелодия
Значительно позже Алиев хотел было посодействовать мне и с получением Ленинской премии, но Брежнев в это время умер. Помню, в начале ноября 1982 года я находился в Баку, когда мне позвонил заместитель министра культуры Кухарский. Он передал просьбу Брежнева выступить на праздничном концерте в честь 7 ноября. Я был нездоров и отказался, передав при этом привет Леониду Ильичу. На следующий день Кухарский снова позвонил: «Леониду Ильичу передали, что вы не сможете выступить из-за болезни. Он пожелал вам скорейшего выздоровления». А через три дня после праздничных торжеств Брежнева не стало.
Не получил я и Государственной премии. Сначала все шло по заведенному порядку. Я спел перед комиссией, все были уверены, что премия у меня в кармане. Поехал в Баку, занимался там своими делами. Вдруг звонок из Москвы: Пахмутова сообщила, что в комитете по премиям в последний момент возникли сложности, могут прокатить. У Александры Николаевны удивительная интуиция: действительно, меня прокатили. Могу, правда, удовлетвориться тем, что «пострадал» я из-за того, что премию дали Юрию Башмету, музыканту безусловно великому. Хотя, честно говоря, были в списке кандидатуры, которые могли бы и потесниться. Когда я рассказал об этом Гейдару Алиевичу (он тогда был уже первый зампред Совмина СССР), он меня пожурил:
— Почему ты раньше не позвонил мне в Москву?
Мне хотелось, чтобы все было, как положено. Сказали заполнить документы — заполнил, сказали спеть — спел. На программу «Мои любимые мелодии» были хорошие рецензии. Иннокентий Михайлович Смоктуновский написал яркую статью. Никто не сомневался. Почему я должен был вас беспокоить? Зачем давать лишний повод для злых языков: дескать, опять его поддерживает папа.
Если честно, я даже не обиделся на жюри, на комитет по премиям. Обижаться было не на кого: обижаться на них бесполезно, обижаться на себя глупо. Сначала я просто по-человечески разозлился, а через неделю и это схлынуло. Забыл, как и не было. А потом были уже 80-е годы, перестроечный излом, это оказалось далеко не главным в жизни: все эти звания, регалии, премиальная суета… Распался Советский Союз, и мы, артисты, почувствовали себя плохо. Раньше все наши республики были для нас как один дом, как одна сцена. Теперь же, въезжая в свой родной Азербайджан, в гостеприимную Белоруссию или в любимую Украину, мне приходится заполнять декларацию. Я себя как народного артиста СССР прошу объявлять только сейчас. Страны нет, а звание осталось. А когда страна была, я говорил ведущим программу: «Объявите просто — Муслим Магомаев».
ТАМАРА МНЕ ПОНРАВИЛАСЬ СРАЗУ
С Тамарой Синявской мы познакомились в Бакинской филармонии, носящей имя моего деда. Возможно, в этом был какой-то знак: филармония, как бы наша семейная обитель, в которой, хочется верить, живет дух предков и благословляет нас. Тогда в Баку проходили Дни искусства России. Как я уже говорил выше, Гейдар Алиевич Алиев подобным событиям умел придавать значение праздника. Силу искусства поддерживало восточное гостеприимство, гостеприимство в алиевском стиле.
На очередном концерте в филармонии меня подозвал Роберт Рождественский и представил миловидной молодой женщине. Я назвал себя: «Муслим…» Она улыбнулась: «И вы еще представляетесь? Вас ведь знает весь Союз». Казалось бы, обычное светское знакомство, но у меня сразу возникло приятное ощущение уюта и симпатии — никакой натянутости, как обычно бывает на такого рода мероприятиях с их дежурными полупоклонами, полуулыбками. Тамара мне понравилась сразу. Мне показалось, что и я ей.
Честно говоря, при той встрече я Тамару не узнал. До этого только раз видел ее по телевизору в 1970 году, когда шла трансляция прослушиваний Международного конкурса имени Чайковского. Тогда Тамара Синявская разделила первую премию с Еленой Образцовой. Помню, как, услышав голос Тамары, я воскликнул: «Что за меццо-сопрано! Глубокое, красивое!» вот теперь передо мной стояла милая дама, которую я видел впервые: то ли телевидение так меняет внешность, то ли Тамара так изменилась за эти два года.
А через несколько дней Алиев распорядился нагрузить яствами паром, курсировавший между Баку и Нефтяными Камнями. Ему хотелось показать гостям этот чудо-город на сваях, с домами, магазинами, кинотеатрами. Когда паром уже отчалил, Гейдар Алиевич своим зорким взглядом обнаружил мое отсутствие. Помощники развели руками: «Магомаев почему-то не пришел. И солистки Большого театра Тамары Синявской почему-то нет».
И этот красавец паром, и наши экзотические Нефтяные Камни тогда были нам ни к чему. Нам с Тамарой хотелось не шумного общества, а уединения: хотелось поговорить, приглядеться друг к другу. Тогда только-только был завершен фильм, снятый по заказу Центрального телевидения, «Поет Муслим Магомаев». Я его еще не видел, и мне надо было просмотреть новую работу. Тамара согласилась составить мне компанию. Мы пошли в мой любимый Клуб моряков, где я когда-то в юности участвовал в художественной самодеятельности. Нам предоставили там для просмотра зал. В те Дни культуры России, проходившие в Баку, когда состоялось наше с Тамарой знакомство, нас опекал бакинский Фигаро — Давуд Кадымов, колоритный, смешной, до невозможности сметливый человек, живая достопримечательность моего родного города. Об этой легендарной личности необходимо рассказать подробней.
Давуд Баламович Кадымов когда-то играл в симфоническом оркестре. По его словам, его коронным номером был «Полет шмеля», который он исполнял на своей виолончели за 54 секунды. Я, правда, не слышал, как он это делал, но сам Давуд хвалился, что именно в таком темпе «пролетал» виртуозное творение Римского-Корсакова. Нам хотелось проверить сыграет он или не сыграет именно так, молниеносно, «Шмеля». Но его виолончель мирно почивала в футляре. Усомниться же мы, молодые, в словах старого человека не могли. Хотя старым он нам только казался, «старику» было немного за пятьдесят.
Старые посетители бакинских пляжей до сих пор помнят такую картину: по песку, перешагивая через разомлевшие от жары тела, пробирается человек с портфелем, как всегда небритый, в привычно мятом костюме. Помню, как мы, провожая его взглядом, держали пари. Что сегодня в портфеле Давуда? Кусок колбасы, свежая рыбина, которая неминуемо будет зажарена в ближайшей чайхане? Початая бутылка для праздника души? Кипа неотложных документов Министерства культуры, где товарищ Кадымов не просто работал, а был работником вездесущим и незаменимым? Эта артистическая душа могла все. Обычно в стиле чиновника вежливо или не очень говорить «нет». Дядя Давуд не знал, что это такое. Как это «нет», когда «да»! О чем бы ты его ни попросил, он все мог сделать. И неважно как, с какими уловками и какими последствиями. Попросил — получи. Скажем, завтра мне надо лететь на самолете. Обращаюсь к Давуду:
