Саймон Мюррей - Легионер. Пять лет во Французском Иностранном легионе
Было видно, что Жэ хотел бы дать мне такое разрешение, но у него не было соответствующих полномочий. Сняв телефонную трубку, он набрал номер Дебире. Жэ довольно долго говорил с ним, но в результате мы получили отказ.
Распрощавшись с Жэ, мы вышли из палатки, и Алистер немедленно отправился прямо к Дебире. Мой друг так легко не сдается. Я, конечно, немного нервничал. Хотя было ясно, что все относятся к этому английскому офицеру не просто уважительно, но и по-дружески, в случае какого-либо прокола все шишки после его отъезда посыпались бы на мою голову.
Мы промаршировали мимо ошарашенного часового в палатку командира полка, и Холл потребовал аудиенции. Такого в легионе испокон веков не случалось, и все были в полной растерянности. Полковник Ченнел находится в отпуске, его замещает Арно де Фуайар, а Дебире исполняет обязанности его заместителя. С лицами уровня де Фуайара какие-либо личные контакты легионеров просто-напросто исключены, хотя у него репутация не только первоклассного офицера, не имеющего себе равных в легионе, но и превосходного человека. Он обладает качествами, которыми ни один мужчина не может не восхищаться, и пользуется уважением всех без исключения военнослужащих полка.
Когда смятение, вызванное нашим появлением, несколько улеглось, Холла все-таки пропустили в бюро этого великого человека, где был и Дебире. Я не был допущен и ждал снаружи. Аудиенция продолжалась целый час и прошла к полному удовлетворению обеих сторон. Обсудив за бутылкой коньяка достоинства английского уланского полка и Французского Иностранного легиона, они выразили взаимное восхищение. Я же лишний раз восхитился своим другом. Общаться на равных с этими заслуженными ветеранами способен далеко не каждый. Порадовался я и за родной легион: командиры не ударили лицом в грязь и произвели на Холла не меньшее впечатление, чем он на них.
В результате решение было пересмотрено, и мне предоставили увольнительную в Айн-эль-Тюрк сроком на пять суток. После этого де Фуайар пригласил меня к себе одного, и я впервые имел возможность побеседовать с ним лично. Он сказал, что много слышал обо мне и ему нравится то, что он слышал. Это меня очень вдохновило, и я подумал, уж не хочет ли он произвести меня в капитаны. Де Фуайар добавил, что я должен понять: пятидневная увольнительная предоставлена мне не просто потому, что приехал мой друг, а благодаря моему отличному послужному списку. Это был мудрый психологический ход, вызвавший у меня уважение к офицеру. Есть люди, с которыми приходишь к взаимопониманию при первой же встрече, и таким оказался де Фуайар. Я говорю это не потому, что он хорошо обо мне отозвался, а потому, что в нем действительно чувствуется это качество. Люди, обладающие властью и умеющие распорядиться ею мудро, найти подход к подчиненным, встречаются очень редко и запоминаются надолго.
Выйдя из командирской палатки, мы столкнулись со старшим сержантом Грэндисом, и я представил ему Алистера, о чьем приезде говорил ему еще раньше. Грэндис — поляк; он был в восторге оттого, что имеет возможность познакомиться с английским офицером, и пригласил нас зайти попозже в сержантскую столовую и выпить с ним. Я и забыл, как поляки любят англичан.
И вот спустя пару часов мы сидели за пивом в их палатке вместе со всем цветом нашего сержантского состава. Все они — немцы, итальянцы, испанцы, венгры, поляки — были необыкновенно гостеприимны. Эти суровые ветераны легиона держались с Алистером как с равным. Многие говорили по-английски. Алистер, похоже, был ошарашен оказанным ему приемом и, конечно, очень польщен. Я лишь в изумлении хлопал глазами. Это было полным абсурдом, но происходило прямо передо мной. Помню, я подумал, что у Алистера хватит воспоминаний об этом застолье на всю оставшуюся жизнь. Кто мог бы вообразить такое?
Наконец нам пора было ехать, и Грэндис отвез нас в Айн-эль-Тюрк на своем ярко-синем «шевроле» с откидным верхом. Унтер-офицер Симский, тоже поляк и закадычный друг Грэндиса, пригласил нас выпить с ним завтра кофе в Айн-эль-Тюрке. Симский — наш главный почтальон и каждый день гоняет на своем джипе в Оран за почтой. Он отличный парень. Во время войны он сражался вместе с англичанами и считает, что мы самый замечательный народ во всем мире — ну, разве что после поляков. Оказывается, англоманы встречаются в самых неожиданных уголках нашей планеты. Надо будет учесть это на будущее.
Три дня спустяЭти дни были неповторимы. Каждое утро начиналось с аперитива в компании старины Симского в баре «Палм-Бич» на одном из углов главной улицы города. Мы пристрастились к «Рикару» и за несколько дней подняли торговлю этой отравой на небывалую высоту. В будни в Айн-эль-Тюрке не бывает легионеров, и местные военнослужащие французских регулярных войск смотрели на нас как на что-то исключительное. Было несколько инцидентов, когда у нас назревали неприятности с военной полицией, но комбинация Иностранного легиона и английских вооруженных сил покоряла даже сердца полицейских.
Однажды мы засиделись в баре до двух часов ночи вместе с парнями из регулярной армии, распевая во все горло «Типперери», «Солнечный мальчик», «Олд мэн ривер», «Глори, глори, аллилуйя» и прочие песни популярного репертуара. Вдруг армейцы спохватились, что наступает комендантский час, и понеслись сломя голову в казарму, оставив нас с Алистером допевать репертуар нестройным дуэтом посреди улицы.
Это пробудило любопытство у военной полиции. Начальник патруля был настроен очень воинственно, а длинный шрам на его лице придавал ему угрожающий вид и не способствовал разрядке атмосферы. Он с первого слова дал понять, что с ним шутки плохи. Подозревая, по всей вероятности, что мы дезертировали из легиона, он потребовал наши документы. Документы Алистера остались в гостинице, и тип со шрамом приказал нам садиться в его джип — он отвезет нас в гостиницу и проверит, что за птица Алистер на самом деле. Тут мой друг полез в бутылку и заявил, что в джипе он может ехать только на переднем сиденье: честь английского офицера не позволяет ему ютиться сзади. С моей точки зрения, это было уже лишнее — если нас упрячут в кутузку, то мне нелегко будет объяснить это де Фуайару, после того как он был так чертовски любезен с нами. Я пытался урезонить Холла, но у него после «Рикара», очевидно, заложило уши.
Переговоры зашли в тупик. Типу со шрамом, несомненно, очень хотелось долбануть Алистера дубинкой по голове, но он все же сообразил, что тот может говорить правду, и воздержался от этой меры.
В конце концов мы достигли компромисса. Тип со шрамом сел рядом с водителем, я забрался на заднее сиденье, а Алистер с независимым видом шел пешком. Такой странной процессией мы медленно двинулись по главной улице к гостинице.
