Александр Родимцев - Твои, Отечество, сыны
Крепыш оборачивается ко мне, вскидывает к виску руку. У него хорошая выправка, добродушная улыбка, веселый взгляд.
— Простите, товарищ полковник и товарищ комиссар… Но ведь мы — фронтовые корреспонденты! Мы тоже воины и со всей ответственностью выполняем порученное нам задание. Хорош военный корреспондент, если он будет отсиживаться в тылах дивизии или армии! Вы говорите: могут убить? Согласен, могут. Но ради хороших, правдивых кинокадров и я, и мои товарищи готовы рисковать. К тому же у каждого из нас есть оружие, и мы совсем неплохо им владеем…
Я знал этого бойкого крепыша. Его группу корреспондентов уважали бойцы. Эти смельчаки — фотографы и кинооператоры, в отличие от других своих коллег, присылали фотографии и бойцам. Они обязательно выполняли свои обещания. А каждому солдату или офицеру приятно отправить фронтовую фотографию близким, родным.
— Пожалуй, Владимир Александрович, — сказал я Борисову, — здесь стороны должны пойти на компромисс. Товарищи не балуются, не шалят, они делают большое дело. Кто же не рискует на войне? А вам, товарищ корреспондент, следует посчитаться с беспокойством начальника штаба, не лезть в огонь очертя голову.
— Золотые слова, товарищ полковник, — улыбнулся крепыш. — Будем считать, что компромисс достигнут, но, конечно, не в ущерб качеству нашей работы!
Через несколько дней бойкий крепыш исчез с нашего участка фронта. Я услышал о нем позже: он стал известным партизанским вожаком, генералом и Героем Советского Союза. Это был Петр Петрович Вершигора, автор книги «Люди с чистой совестью».
…В тот же день дивизия заняла село Погожее. Она преградила немцам путь на восток. Противник пытался укрепиться в селах Прилепы, Лисий Колодец, Кузькино. В двухсуточных боях он потерял до четырехсот человек убитыми, девять танков, шесть грузовых и две легковых машины, три орудия, два мотоцикла. Наши бойцы захватили двести пятьдесят автоматов, сотни снарядов и гранат. Гитлеровцы были вынуждены откатиться на исходные рубежи.
Мне запомнилась ясная, тихая ночь после боя. Морозило. Снег звонко похрустывал под ногами.
Мы с Чернышевым шли улицей Погожего к дому, где разместился штаб дивизии. Откуда-то донеслась песня. Сначала я подумал, что это, наверное, наши радисты слушают приемник. Но песня стала громче и словно приближалась, и ее, конечно, слышали в своих окопах немцы.
— Удивительное дело! — взволнованно проговорил Чернышев. — Послушайте, наши бойцы поют… Они поют после такого боя. И что за душа у нашего народа! Он верит в победу, в свою высокую миссию, в счастье, и он поет…
Улицей Погожего шла рота солдат. Четко, размеренно бойцы печатали шаг, и дружным голосам их отвечало эхо. Мы отошли в сторонку и слушали молча. Мне запомнились отдельные строчки песни, но в ту же ночь, не заучивая, и я, и комиссар знали ее наизусть.
Каждый день, каждый час
Крепнет мужество в нас,
В бой идут молодцы-пехотинцы…
С черной свастикой гад
Не вернется назад,
Получив из винтовок гостинцы.
Припев:
Не вернуться фашистам обратно,
Смерть найдут они в русских полях,
Бей, товарищ, врагов беспощадно,
Стань героем в жестоких боях…
Пусть дорога трудна,
Да на то и война,
Пусть огонь минометов неистов,
Мы в пылу боевом
Через смерть перейдем,
Разобьем ненавистных фашистов.
Припев:
Если будет приказ,
Все готово у нас —
С неба смерть принести оккупантам,
Мы тряхнем стариной
И порою ночной
Обернемся воздушным десантом.
Припев:
Мы с отвагой дружны,
Потому и сильны,
Мы железною спайкой гордимся,
Нас ведет за собой
Командир и герой,
Наш товарищ, полковник Родимцев[1].
Песня прогромыхала над селом и ушла в ночь, в белесые, заснеженные поля. А комиссар и я еще долго стояли у крыльца какого-то дома, оба до крайности удивленные и взволнованные.
— Что скажете, Федор Филиппович? Откуда она взялась, эта песня? И вроде бы моя фамилия в ней?
Он тихонько засмеялся:
— Пожалуй, я вправе первый задать вопрос…
— Что ж, спрашивайте.
— Интересно знать: что испытывает человек, так вот нежданно-негаданно услышав свое имя в песне?
— Говорить откровенно?
— Конечно…
— И не поверилось, и растерялся. Может, думаю, ослышался? А почему растерялся, надеюсь, понятно. Право, Федор Филиппович, я такого не заслужил.
— Должен сказать вам, товарищ полковник, — несколько строже заметил Чернышев, — что я тоже впервые слышу эту песню. Мне, комиссару, это непростительно… Солдаты заучили текст, запомнили мотив, спелись, а я, комиссар, не ведал об этом до сих пор! Но если песня родилась, ее не вычеркнешь. Также, как и насильно не вложишь в уста. Песня повинуется сердцу, и от сердца она идет: хорошо, красиво поют ее солдаты…
— Все же, Федор Филиппович, мою фамилию нужно бы сократить.
Он усмехнулся:
— А помните старую русскую пословицу? Из песни слова не выкинешь…
И, помолчав, заключил в раздумье:
— Нужна эта песня. И если имя в боях подсказано, значит, оно на месте.
Правду сказать, будь это военная операция, я знал бы, как мне поступить. А в делах поэзии…
Если поется, пусть на здоровье поется: лишь бы еще уверенней и горячее шли наши дела!
Бои продолжаются. Совещание в Военном совете. Нападение истребителей. Гибель лейтенанта Сабедаха.Утром 8 декабря нам стало известно, что противник возобновил наступление на курско-касторненском направлении. Командующий 40-й армией поставил перед нами задачу: обеспечив прикрытие на занимаемом рубеже, сделать всеми силами дивизии перегруппировку, пешим порядком выйти в район Серебрянка-Третьяковка — Афанасьевское и 10 декабря во встречном бою приостановить наступление противника. Затем нам предстояло во взаимодействии с гвардейской дивизией генерала Руссиянова разгромить в населенных пунктах Ленинский и Перевалочное противостоящие силы противника, с ходу захватить Черемисиново и освободить город Щигры.
