Михаил Аронов - Александр Галич: полная биография
Среди важнейших теоретических вопросов, обсуждавшихся в Петушках, был такой: а как же, собственно, называть эту песню? Участники семинара стремились противопоставить бардовскую песню песне профессиональной, эстрадной, которая у всех уже навязла в зубах, и предлагали самые разные варианты: «гитарная песня», «любительская песня», «походная песня», «туристская песня», «массовая песня»[468] и другие. Слово взял Галич и предложил свой вариант: «Любительская… ну да, так может быть, но очень напоминает любительскую колбасу. А вот самодеятельная песня — это “сам делаю”: сам сочиняю и сам исполняю». (Много лет спустя Алена Архангельская рассказала об одном разговоре с отцом на эту тему: «Он начал заниматься с ребятами из КСП. Он проводил там семинары. А я еще училась в ГИТИСе. Я его ругала. Я ему говорила: “Зачем ты связался с самодеятельностью? Что может быть хуже самодеятельности?” А он говорил: “Ты знаешь, там есть зерно, которое может вырасти в очень интересную песню. И вот я езжу туда”»[469].)
В итоге после продолжительного диспута все участники пришли к выводу, что «самодеятельная песня» — это самое правильное и самое емкое название, а за аббревиатурой КСП закрепилось значение «Клуб самодеятельной песни» (до этого она расшифровывалась как «Конкурс студенческой песни»). Впоследствии, однако, применительно к творчеству Высоцкого, Окуджавы, Галича и Кима станет использоваться термин «авторская песня», которая противопоставляется именно песне самодеятельной, где смысловая нагрузка довольно-таки слаба.
3Хотя семинар в Петушках проходил в мае, но уже стояла 30-градусная жара. Да еще и повсюду летали огромные комары, которых очень выразительно описал Владимир Фрумкин: «Как потом Галич любил вспоминать: “Помните, как мы познакомились, Володя? Комары летали, как утки”, — и он так вот руками… Тут были только большие и очень кусачие[470]. И среди этого — невозмутимый Галич, который никому не отказывал, когда его просили петь, очень демократичный и в то же время очень холеный, и… с великолепными манерами»[471].
Похожим образом описывали внешность Галича и другие участники семинара: «Галич — с неизменной сигаретой в тонких пальцах, слегка надменный, ужасно элегантный, умеющий подать себя, внимательно слушающий и бархатно выговаривающий»[472]; «Он выглядел очень вальяжно, одевался элегантно, замечательно владел русским языком. Видеть, как он поет, — это было больше, чем просто слушать. Мимика, интонации…»[473]
Остальные барды были приблизительно одного возраста, и все были одеты в ковбойки и кеды. «Демократическая шпана», как выразился Юлий Ким[474]. На фоне этих молодых ребят с гитарами 48-летний Галич смотрелся как белая ворона: огромный рост (183 сантиметра), аристократическая осанка, элегантная одежда (темно-синий, тщательно выглаженный костюм[475]), и самое главное — ореол человека, бросившего вызов Системе… Человек-легенда, одним словом.
По словам Владимира Фрумкина, все участники семинара «жили в каких-то примитивных бараках»[476], то бишь в охотничьих домиках, однако московский бард Сергей Крылов считает иначе: «Лежали мы там на травке, в охотничьем хозяйстве. Какие там домики — я не знаю. В палатке мы там жили. А домик там только один был — строился большой такой сруб, в котором дверь уже сделали, а все остальное — нет. И вот однажды вечером был концерт Галича. Мы собрались внутри этого сруба. Он пустой был — только лавки такие стояли из одной доски по всем стенам, и в стенах горели лучины. И вот в этой темноте, в колеблющемся свете лучин, вошел Галич и стал петь. Он пел очень мощно. И когда он стал петь в этой темноте, как будто все стены исчезли, как будто мы в космосе находимся»[477].
Вообще песни тогда пели с утра до ночи. «Это были ночные безумные бдения, — рассказывал Валерий Меньшиков, «министр песни» новосибирского клуба «Под интегралом». — Начинал, допустим, петь Юля Ким. Тут же подхватывал тему или оттенял — Галич. Потом Юра Кукин с шуточками своими замечательными выходил. И вот это было непрерывное действо. Просто уже под утро надо было выползать только на свежий воздух»[478].
Но не забывали и про «погулять». Владимир Туриянский до сих пор вспоминает об этом с ностальгией: «…мы там шикарно гуляли! Сколько было выпито с Кукиным портвейна, а с Галичем коньяка… Галич портвейн не пил»[479]. Там же Галич познакомился с московским бардом Владимиром Бережковым, который одолжил у него три рубля на пиво, да так потом и забыл вернуть…[480]
4Кульминацией семинара в Петушках стал парный концерт Галич — Ким, который состоялся вечером 21 мая. Все зрители собрались в большом бараке, спрятавшись от жары и комаров. Там же расположились Галич с Кимом, а чтобы их не мучила жажда, перед ними поставили ящик с пивом, дали одну гитару на двоих, и началось! Юлий Ким потом говорил, что это был «концерт, где мы эту “бандуру” друг у друга почти вырывали. Это был вечер сплошной крамолы»[481].
Тогда они действительно спели почти все свои острые песни, а Ким еще и чередовал лирические песни с политическими. Аудитория была потрясена смелостью обоих бардов. Игорь Михалев так описывал свое впечатление от песен Галича: «Я не был привычен к такому — откровенно вывернутому наизнанку, написанному, как казалось, на одном дыхании, без усилий, пауз, пота и крови»[482]. Сходные чувства испытывали и другие зрители, не привыкшие к жесткой, «проблемной» поэзии. Но многим из них такие песни просто не нравились. «Когда Галич пел, — вспоминает (2001) Туриянский, — на него набрасывалась куча критиков, авторов песен типа “Едут новоселы по земле целинной”. <…> Были всякие дискуссии. Он пел свои песни “Мы похоронены где-то под Нарвой”, “Памяти Пастернака”… Они говорили: “Да как Вы можете?!”, а он отвечал: “Ну, вот так я к этому отношусь”»[483].
Среди «набросившихся» был литературный критик Юрий Андреев, впоследствии главный редактор «Библиотеки поэта». Будучи большим поклонником песен Высоцкого, Окуджавы, Визбора и Кима, он активно не любил песен Галича. Туриянский вспоминал: «Вот Галич спел [“Памяти Пастернака”], а Юра обращается ко мне: “Ну, теперь, Володя, дай нашу!” Что он имел в виду? Ну, я и спел, была у меня такая песня “Нелояльный марш”, довольно злая песня. С тех пор он меня не упоминал ни в одной статье, хотя у него их много было. О Галиче он до сих пор плохо отзывается»[484].
