Сергей Кара-Мурза - «Совок» вспоминает свою жизнь
Или вот еще — ты скажешь, мелочь. Раньше у советских почти на каждом судне был биолог. Мы всегда удивлялись, откуда у них столько ученых. А для нас очень было важно, что кто-то pядом изучает моpе, и нас спpашивает. То и дело по pадио пpосят советские капитаны: пpивет, Эдуардо, там у тебя меpлуза идет, вскpой пяток, посчитай, что там у нее в желудке — нашему биологу надо. Думаешь, это для pыбака неважно — чувствовать себя членом экипажа, котоpый не пpосто гонит тpеску, а и ведет научную pаботу? Важно, да вы на это наплевали. И будут завтpа ваши pыбаки и без вpачей, и без биологов.
Будет ли только это завтpа у pусских pыбаков? Что-то их стало почти не видно. А когда видно, тошно смотpеть. Раньше советские суда были самые чистые и самые кpасивые. А сегодня они похожи на пиpатские. Не pемонтиpуют, не кpасят и даже не пpибиpают. В последнем pейсе зашли мы в Салеpно, в Италии. Стоит pядом pусское судно, уже под чужим флагом. А капитана я давно знаю. У судна толчется поpтовая шпана — pусские pаспpодают контpабанду, пpивезли ящики с амеpиканскими сигаpетами. Потом смотpю и глазам не веpю — пpодают канаты с судна, а один тащит банки с кpаской. Коpабль весь pжавый, а кpаску пpодают. Спpашиваю капитана — что твоpится? А он смеется. Хочешь, говоpит, пpодам тебе коpабль? Покупай, Эдуардо, судно почти новое.
Что же вы это, сволочи, сделали со своей стpаной?
На этот вопpос испанского моpяка я не нашел ответа. Мы и сами еще не понимаем, что же мы, сволочи, сделали со своей стpаной.
Бедность: личный взгляд
Хочу изложить некоторые сугубо личные впечатления от моих первых столкновений советского человека с бедностью в буржуазном обществе. Именно такая бедность, как считается, должна установиться в России после стабилизации нынешнего "демократического" порядка. Это — совсем иная социальная ситуация, чем та, которую мы видим при нынешнем массовом обеднении все еще советских людей. Поэтому наше невольное представление о будущем как простом воспроизводстве, чуть хуже или чуть лучше, того, что мы видим сегодня, — ошибочно.
Мы как народ переживаем нынешнее обеднение как общее бедствие — типа разрушительного землетрясения всей России или какой-то странной войны. Это бедствие пока что не делит нас на две несоизмеримые и несовместимые "расы". Скорее, нам кажется, что временно образовалась маленькая больная "раса" богатых — "новых русских". Их можно жалеть или ненавидеть, но их появление не разрушило народ, потому что он-то по своим основным признакам остался именно народом, не разделившись на расы. А "больные", когда страна вернется в норму, или уедут, или вылечатся (не без помощи лекарственных средств).
Такое ощущение сохраняется потому, что, во-первых, в России обеднело именно подавляющее большинство граждан, так что они друг друга "разумеют". У всех них еще сохранилась данная общим образованием единая культурная основа, один и тот же способ мышления и рассуждения, один и тот же язык слов и образов. Все это сильно подпорчено телевидением, но и подпорчено почти одинаково у всех. Подавляющее большинство наших бедных имеют еще жилье, а в квартире свет, водопровод, отопление, книги на полках. Все это "держит" человека на весьма высоком социальном уровне.
Совсем иное дело — бедность в классовом (или почти классовом) обществе, в трущобах большого капиталистического города. Здесь бедность приобретает новое качество, для определения которого пока что нет подходящего слова в русском языке. Вернее, смысл слова, которым точно переводится на русский язык применяемый на Западе термин, у нас совсем иной. Бедность ( pobreza — исп., poverty — англ.) в городской трущобе на Западе для большинства быстро превращается в ничтожество (miseria — исп., misery — англ.).
Что же это такое — ничтожество? Это, прежде всего, бедность неизбывная — когда безымянные общественные силы толкают тебя вниз, не дают перелезть порог. Кажется, чуть-чуть — и ты вылез, и там, за порогом, все оказывается и дешевле, и доступнее, и тебе даже помогают встать на ноги. Мы этого пока еще не знаем и не понимаем.
В такой ситуации очень быстро иссякают твои собственные силы, и ты теряешь все личные ресурсы, которые необходимы для того, чтобы подняться. У нас мы это видим в среде небольшого контингента опустившихся людей, прежде всего алкоголиков, но это другое дело, они в каком-то смысле счастливы и не хотят оторваться от бутылки. Ничтожество — это постоянное и тупое желание выбраться из ямы, и в то же время неспособность напрячься, это деградация твоей культуры, воли и морали.
Переход людей через барьер, отделяющий бедность от ничтожества — важное и для нас малознакомое явление. Если оно приобретет характер массового социального процесса, то вся общественная система резко изменится — а наше сознание вообще пока что не освоило переходных процессов. Надо наблюдать и изучать то, что происходит на этой грани, в этом “фазовом переходе”. На Западе, я считаю, важный опыт имеет католическая церковь, помогающая, с небольшими средствами, удержаться людям в фазе бедности или даже перейти в эту фазу “снизу”.
В Сарагосе, богатом городе Испании, исторический центр застроен зданиями Х-ХIII веков. На реставрацию всех этих зданий никаких денег не хватит, и эти руины заселили бездомные. Странная трущоба в самом центре города — беднота живет во дворцах, но без воды, света и канализации. Только крыша, которая вот-вот рухнет. Церковь отремонтировала пару комнат, в одной сделала три кабинки душа, в другой поставила три стиральные машины. За сто песет (1 доллар) можно принести свое тряпье и постирать. Такая мелочь, а около сотни семей воспрянули духом. Дети-подростки впервые в жизни помылись в душе, и он их восхитил. “Какое счастье — мыться в душе!” Может, это чисто телесное ощущение для многих из них станет соломинкой, вытянувшей из ничтожества в бедность.
Конечно, мы в России должны думать о восстановлении достойной жизни для всех, хотя поначалу она и будет на грани бедности. Но пока произойдет переход рычагов хозяйства в здоровые руки, надо создавать и временные вспомогательные механизмы для того, чтобы помочь людям удержаться от разрушения крайней бедностью. Надо вовремя услышать какой-то знак, звук, не дать себе привыкнуть. Тут опасна ложная мудрость, которую нашептывает телевидение: мол, все эти наши бедные — профессионалы, а доходы у них, как у банкиров. Это соблазнительная, но лживая мысль. В 1999 г. я был в Испании и ехал утром в метро. Подошла женщина с ребенком, протянула руку. Взглянула таким взглядом, что было понятно — надо дать денег. Этим взглядом, я бы сказал, не злоупотребляют. Рядом стояли двое русских с переводчиком, видимо, предприниматели. Один говорит: “Я бы лучше голодал, но просить не стал”. Я ему говорю: “Это особенно убедительно звучит после сытного завтрака, который вы только что съели”. Он ничего не ответил, замолчали.
