Владимир Сысоев - Анна Керн: Жизнь во имя любви
Ермолай Фёдорович Керн в августе 1839 года побывал на поле Бородинской битвы. Несмотря на возраст (ему исполнилось 74 года), он держался молодцом: «Бодрым старцем казался он на сём поле, кровью его омоченном». Но возвратившись в Петербург, генерал начал чувствовать припадки водяной болезни в груди (в современной медицине эта болезнь именуется «гидроторакс», а причинами её могли быть как сердечная недостаточность, так и болезнь лёгких. – В. С.) и вскоре слёг. 8 января 1841 года он умер, не оставив состояния. Тело боевого генерала было предано земле в Санкт–Петербурге на Смоленском кладбище «на сумму, пожалованную Государем Императором»[62] .
«Известие о смерти г. Керн, – писал М. И. Глинка Анне Петровне 30 января из Петербурга, – огорчило меня тем сильнее, что я могу живо представить себе горе, причинённое вашей дочери. Большое счастье, что вы были там (в Лучке. – В. С.), чтобы осушить её слёзы и разделить с нею её печаль, – отсутствующие лишены этого сладкого утешения, их нет в те минуты, когда присутствие их было бы хоть чем–нибудь полезно, а письменные утешения приходят обыкновенно слишком поздно».
В марте 1841 года Анна Петровна, приехав в Петербург хлопотать о материальных делах, остановилась в Серапин–ской гостинице. 28 марта Глинка писал своей сестре Е. И. Флёри: «Мать К[ерн] здесь, но одна – я её еще не видел, так как лёгкое нездоровье не позволяло мне выходить. Ты представляешь себе, как много страданий причинит мне эта встреча, ибо сердце моё не изменилось и по некоторым выражениям моего друга (Екатерины Ермолаевны. – В. С.) я догадываюсь, сколь она далека от того, чтобы быть счастливой, – таким образом, я страдаю выше всякого выражения. <…> Если бы подруга моя была одна, всё бы шло хорошо, ибо я достаточно знаю свет, чтобы найти способ устроиться лучше, чем это может показаться, но у неё бесчисленная родня… родственники, родственники – вот бич всех чувствительных людей». Примерно то же Глинка писал и Ширкову: «Мои чувства не изменились, но печальный опыт и холодный ум убили надежды – вижу теперь несообразность моих намерений: мы слишком связаны обстоятельствами – в особенности она – у неё родных без конца».
Михаил Иванович собирался летом уехать или за границу, или в Малороссию: сначала в Харьковскую губернию – навестить Ширкова, затем в Полтавскую – встретиться с Екатериной Ермолаевной. Но его скандальный бракоразводный процесс был в разгаре (жена ушла от Глинки к Василь–чикову и даже тайно обвенчалась с ним), и он не мог покинуть Петербург. «Матушка пишет, – признавался Глинка сестре Екатерине, – чтобы я умерял свои страсти – разве ты не знаешь, что моя привязанность к ней (Е. Е. Керн. – В. С.) составляет потребность сердца, а когда сердце удовлетворено, можно не опасаться страстей».
Следующее за этим его письмо матери полно обид и даже резких выражений:
«Я скор и пылок и поэтому отвечал вам слишком поспешно, а может быть, и резко на письмо ваше. Сегодня я спокойнее и, <…> теперь буду отвечать обстоятельнее и подробнее… Я должен навестить Ширкова – посудите сами, будучи в Малороссии, в силах ли моих будет не повидаться с ней?
Ещё раз повторяю, я готов ехать, но, если что–либо помешает, спешу уведомить вас: если буду в Малороссии, буду весьма осторожен не ради сплетников и недоброжелателей, но единственно, чтобы не огорчить вас. <… >
Теперь несколько слов в моё оправдание: вы пожертвовали в трудный прошедший год 7 000 р. для известной цели – если бы вы этого не сделали и она бы погибла, – я бы не пережил её – следственно, вы пожертвовали этой суммой для спасения вашего сына. <…> Моё сердце не изменилось. Ваше письмо прошедшего году отравило моё блаженство (я не ропщу на это), угрызение совести при мысли покинуть вас возмутило мою душу до такой степени, что я не мог разобрать чувств моего сердца. Вот почему по приезде к вам я казался равнодушным и старался отыскивать и увеличивать недостатки К[ерн]. Но тайная грусть закралась в сердце, я занемог и по возвращении в Петербург едва не умер. Письма её воскресили сердце».
В Петербурге Анна Петровна пыталась оформить свою долю в купленном когда–то братом, в том числе и на её деньги, имении княгини Юсуповой; но до нас не дошло никаких документов по этому делу. Кроме того, после смерти Ермолая Фёдоровича она начала хлопотать о назначении пенсии за умершего мужа. Будучи неопытной в таких делах, вдова обратилась за советом и помощью к Глинке. Он сообщил своей матери: «Матушка К[ерн] здесь, она хлопочет о пенсионе – я помогаю ей умом и связями, но отнюдь не кошельком – не могу, да и вовсе не намерен».
В письмах от 1 и 28 марта 1841 года он в первую очередь посоветовал ей поставить в известность о предстоящих хлопотах сына Керна от первого брака Александра Ермолаеви–ча и подать прошение на имя императора: «Так как все дела у нас совершаются по форме, спешу сообщить вам форму прошения. Оно должно быть написано, как и все просьбы на высочайшее имя, на двухрублёвых листах. Одним словом по приложенному образцу. Вы, без сомнения, найдёте кого–нибудь, кто вам всё это устроит, тогда отошлите просьбу в инспекторский департамент Военного министерства и с тою же почтою известите меня о том, чтобы я имел время хлопотать. Дело зависит от Клейнмихеля, и к нему у меня есть верный путь». Глинка подробно объяснил Анне Петровне, какие бумаги покойного мужа она должна, как того требовали формальности, приложить к прошению:
«1) указ об отставке (который вы должны вытребовать от вашего сына) (имеется в виду пасынок Анны Петровны. – В. С.),
2) формулярный список (я это беру на себя и изготовлю вам просьбу),
3) свидетельство о смерти вашего мужа (об этом похлопочите чрез хозяина дома, где жил ваш муж, чтобы узнать доктора, который лечил, и священника, который хоронил его, от них и возьмите свидетельства).
Когда эти документы будут в порядке, тогда вы можете свободно ехать по подании просьбы, передав хлопоты кому–нибудь из моих или ваших друзей». Старания Анны Петровны закончились успешно – ей была назначена хорошая пенсия (к сожалению, не удалось выяснить её размер; обычно вдовье содержание составляло около трети пенсии покойного мужа). Однако А. П. Керн получала пенсию только полтора года – после вступления во второй брак потеряла право на неё.
В конце мая 1841 года Анна Петровна покинула Петербург и возвратилась в Лучку. Глинка продолжал следить за её имущественными делами – в письме от 2 июня 1841 года спрашивал:
«Горю нетерпением знать, как кончили вы ваше дело с Юсуповой? Получили ли ответ от Адлерберга?
