Михаил Брагин - Кутузов
Наполеон приказывает во всех частях бить в барабаны, собрать всех отставших и разбежавшихся и вести к Орше. Но никто не собирается, а, наоборот, заслышав бой барабанов, дезертиры разбегаются еще дальше. Тогда он объявляет, что будут выдавать пищу, но мародеров и это не манит. Наконец он решается сделать то, что следовало сделать под Москвой, – сжечь все повозки с награбленным, а лошадей отдать в артиллерию, спасти пушки, но кони дохнут, и по всей дороге тянутся их трупы, брошенные орудия, ломаные повозки, взорванные зарядные ящики, и всюду мертвые люди. О них уже никто не говорит, только продолжает собирать сухие рапорты командиров полков аккуратный Бертье, но и он в конце концов бросает свою канцелярию, теряет свой маршальский жезл. Все это достается русским, которые прочли в одном из оставленных Бертье документов:
«Императорская армия. 6-й полк тиральеров.
При отбытии из Смоленска было под ружьем офицеров 27, солдат 470.
Остались на месте сражения, умерли от ран и голода, попали в руки неприятеля офицеров 10, солдат 440.
В полку налицо офицеров 17, солдат 24. 4-й полк тиральеров.
Осталось в полку налицо офицеров 14, солдат 10. 4-й полк вольтижеров.
Осталось в полку налицо офицеров 26, солдат 29…»
Кругом брели люди разноплеменной Европы, их ничто не сплачивало, и они превращались в зверей. Они собирались еще у костров и, чувствуя смертельный холод, тянулись к огню. Иногда пламя охватывало чью-нибудь голову, но сил потушить не было, и живой человек на глазах у других падал в костер. Его товарищи оставались у потухших костров, не имея сил встать.
«…Стаи воронов поднимались над нами с зловещим криком, собаки следовали за нами с самой Москвы, питаясь нашими кровавыми останками, – писал французский офицер Лабом. – То, что не поедают хищники, вороны и псы, покрывает зима».
Вьюга наметала над трупами белые холмики снега, и большая Смоленская дорога стала длинным кладбищем армии Наполеона.
С остатками своей армии Наполеон стремился к Березине. За Березиной Наполеон мог считать себя вне опасности. Он шел, опираясь на палку, когда к нему навстречу подошел офицер с донесением от маршала Удино, который действовал на Березине. Наполеон остановился, выслушал и, точно не понимая, несколько раз спросил:
– Что он говорит?
Бертье приказал офицеру повторить донесение, и офицер ответил:
– Маршал Удино поручил мне донести, что русская армия Чичагова пришла к Березине и заняла все переправы.
– Неправда, этого быть не может! – вскричал Наполеон.
– Два неприятельских отряда, – продолжал офицер, – заняли мосты и перешли уже на левый берег. На реке лед слаб, и переходить по нему невозможно.
Выхода у Наполеона не было. Армия Чичагова, действовавшая на южном направлении, и корпус Витгенштейна, действовавший на петербургском направлении, должны были отбросить фланговые корпуса Наполеона, выйти к Березине, отрезать Наполеона от переправ, а Кутузов, наступая с тыла, должен был прижать неприятеля к Березине и уничтожить. Но ряд причин благоприятствовал Наполеону.
Чичагов захватил переправы у Борисова, но южнее Борисова оставалась еще одна переправа. Наполеон, сделав вид, что переправляется там, нашел брод и стал переправляться севернее Борисова, у Студянки. Искусный обман, военная хитрость – первая причина березинской удачи Наполеона. В конце концов Чичагов разобрался в обмане, имел возможность вступить в бой, но не решился. Нерешительность Чичагова – вторая причина, которая помогла Наполеону избегнуть окончательной катастрофы.
Третьей важнейшей причиной считают медлительность Кутузова, который в нужный момент не поспел к Березине. Кутузов не форсировал марша своих главных сил, так как считал, что сил Чичагова и Витгенштейна вполне достаточно, чтобы захватить Наполеона, тем более что в авангарде у Кутузова шли казаки и Ермолов, который сильнее, чем кто-нибудь другой в русской армии, стремился захватить в плен самого Наполеона. Отпуская его, Кутузов говорил:
– Голубчик, будь осторожен, избегай случаев, где ты можешь понести потерю в людях.
«Ручаясь за точность исполнения, – вспоминает Ермолов, – я перекрестился, но должен признаться, что тогда же решил поступать иначе…»
Кутузов не форсировал марша и без того изнуренной армии, видя, по его собственным словам, что «все развалится без меня» и нужно беречь солдат. Он видел, что борьба прекратится за отсутствием противника и нужно побеждать малой кровью, нужно беречь армию еще потому, чтобы не стать после войны игрушкой в руках сохранивших свои армии Пруссии, Австрии, Англии.
«Неприятели все равно пропадут, а если мы потеряем много людей, то с чем придем на границу? Не придти же нам на границу, как толпе бродяг». Стремление к победе малой кровью, стремление сберечь армию, чтобы быть сильным в результате победы над Наполеоном, а не истощить свои силы, красной нитью проходит через все планы Кутузова, и он удерживает своих генералов от форсирования и без того крайне напряженных маршей. О том, насколько напряженными были эти марши, свидетельствует нам участник войны 1812 года, военный теоретик Карл Клаузевиц.
«Никогда, – пишет он, – преследование неприятеля в большом масштабе не велось так энергично и с таким напряжением сил, как в эту кампанию…
Кутузов видел, что нелегко будет довести до границы сколько-нибудь значительные силы, но что успех кампании будет во всяком случае колоссальный; с глубокой проницательностью предугадывал он полное уничтожение противника».
Ежедневно Кутузов объезжал биваки и однажды после успешных боев появился перед стоянкой Семеновского полка. За ним ехали генералы, и гвардейцы везли трофейные знамена.
– Здравствуйте, молодцы-семеновцы! – закричал Кутузов. – Поздравляю вас с новой победой над неприятелем. Вот и гостинцы везу вам! Эй, кирасиры, нагните орлы пониже. Пускай кланяются молодцам. Матвей Иванович Платов доносит мне, что сегодня взял 115 пушек и 15 генералов. Вот, братцы, пушки пересчитать можно на месте, да и тут не поверят: в Питере скажут – хвастают.
Он подъехал к палатке командира полка и слез с коня. Кирасиры также сошли с коней, стали в круг, и трофейные знамена образовали шатер над головой Кутузова. Кто-то из офицеров на одном знамени прочел:
– «За победу под Аустерлицем».
– Что там? – спросил Кутузов. – Аустерлиц? Да, правда, – продолжал он, – жарко было и под Аустерлицем. Но умываю руки мои перед всем войском: неповинны они в крови аустерлицкой. Вот хотя бы и теперь, к слову, не далее как вчера я получил выговор за то, что капитанам гвардейских полков за Бородинское сражение дал бриллиантовые кресты в награду. Правда, и в этом я без вины виноват. Но ежели по совести разобрать, то теперь не только старый солдат, а последний ратник столько заслужил, что осыпь их алмазами, и то они все еще не будут достаточно награждены.