Маргарет Хаббард - Полет лебедя
— Датчане не заслуживают хорошего к ним отношения. Они могут ухмыляться и критиковать в тот же самый момент, когда возносят хвалу. Никакому другому артисту я не пожелал бы разделить эту горькую ношу.
Тон Андерсена был горьким, а глаза прикованы к белым парусам в бухте. Сейчас он был устроен лучше, чем когда-либо. В Новой гавани, одном из районов Копенгагена, у него был дом, финансовое положение позволяло ему ни о чем не беспокоиться, а после последней поездки по Европе он приобрел много друзей среди знати. И все же он был еще более не удовлетворен, чем раньше.
Ханс Кристиан беспокойно подвинулся к камину.
— Откуда вы знаете, что она может петь? Когда я увидел ее впервые, она была обычным ребенком, абсолютно ничего собой не представляющим.
— Но это было три года назад! С тех пор она многого добилась. Иенни Линд — самое известное и любимое имя в Швеции! Ее боготворят! — И возбужденный маленький человек вновь упал в кресло. — Вы были в Италии и не могли ее слышать. А нам хорошо известен ее талант. Единственный ее недостаток — чрезмерная застенчивость. Я умолял ее, падал перед ней на колени, но нет. Она боится.
— В таком случае мое вмешательство вряд ли принесет какую-нибудь пользу, — раздраженно запротестовал Ханс. — Я с трудом ее помню и уверен, что она меня абсолютно забыла.
— Нет, тут вы ошибаетесь, Андерсен! — воскликнул Бурнонвилль. Его черные глаза сияли. — Она большая почитательница вашего таланта. Иенни Линд читала все, что вы написали. Слезы появляются у нее на глазах, когда она вспоминает сказку «Девочка со спичками». Она вас прекрасно помнит и горит энтузиазмом встретиться с вами.
— Подождите, пока она не узнает о позорном провале «Мавританки». Это охладит ее пыл!
Бурнонвилль был не тем человеком, кто легко сдается. Он мягко положил свою руку на плечо Ханса Кристиана.
— Что значит одно поражение среди стольких многих побед? Сомневаюсь, что она даже думает об этом. Ее полностью захватили ваши сказки.
— Так, значит, она считает меня автором историй для детей, меня, романиста и драматурга! Если бы это не было так смешно, то было бы просто отвратительно! — Он недовольно сбросил руку Бурнонвилля со своего плеча и подошел к окну.
Балетмейстер посеменил за ним.
— Андерсен, я прошу вас только пойти к ней вместе со мной. Вы можете не произносить ни слова, кроме приветствия, если захотите. Вы ведь не откажете своему другу?
Ханс Кристиан сделал вздох, который был очень похож на недовольное фырканье.
— Хорошо! Сделаю все что угодно, только чтобы вы прекратили нудить. Но просить ее оставаться в Копенгагене, в этом холодном, скучном городе, я не собираюсь! Пусть уж кто-нибудь другой расписывает ей его красоты!
— Это все, что мне нужно, — уверил его Бурнонвилль. Он поспешил в спальню и вернулся с плащом и шляпой Ханса. — У нас еще есть время до ужина. Мы можем успеть решить эту проблему.
— Только не сегодня, — запротестовал Ханс. — У меня болят зубы, к тому же дует cкай. Я не могу выходить на улицу.
С этими словами он уселся в кресло возле камина.
Бурнонвилль мгновенно подскочил к нему.
— Но завтра может быть еще хуже. К тому же это займет всего лишь полчаса. Прошу вас, монсеньор! Я обещаю, что доставлю вас домой через тридцать минут.
— Бурнонвилль, ну вы и зануда! — проворчал Ханс, но все же улыбнулся, поднялся с кресла и стал надевать пальто.
Маленький балетмейстер танцевал вокруг него, как счастливый эльф.
— Ваша шляпа. А теперь пойдемте. Вы не пожалеете, Андерсен. К тому же прогулка пойдет вам на пользу. За прошедшую неделю вы слишком много времени проводили в помещении.
— Я надеюсь, вы понимаете, что моя книга сама собой не напишется, — фыркнул Ханс Кристиан и немедленно пожалел об этом. — Вообще-то не так уж и холодно, как кажется, — добавил он как можно мягче. — Но как я ненавижу Данию весной!
— Скай — холодный ветер, это точно. Но скоро он прекратиться. И тогда придет лето, — напомнил ему Бурнонвилль таким тоном, словно предлагал леденец ребенку.
Ханс что-то проворчал в ответ. Но всю остальную дорогу им приходилось бороться с сильными порывами ветра, держа свои шляпы обеими руками. Когда они вошли в холл маленькой гостиницы, в которой остановилась певица, настроение Ханса не улучшилось.
— Пыль, как сильно она прилипает к лицу, — произнес Бурнонвилль, глядя на своего компаньона.
Ханс Кристиан вытащил свой огромный носовой платок и вытерся. Теперь он чувствовал себя еще хуже, так как патологически ненавидел грязь. Он покорно последовал за Бурнонвиллем в комнаты дамы, стараясь не думать о песке, набившемся в рот и теперь скрипевшем между зубами.
Комната была теплой и светлой от огня в камине. Иенни Линд вышла к ним навстречу со счастливой улыбкой. На ней, как и раньше, было простое коричневое платье, но теперь в ее глазах читалось воодушевление, а восхитительный голос певицы переливался всеми обертонами.
Ханс Кристиан глубоко склонился над ее рукой, слишком ошеломленный, чтобы говорить. Как он только мог считать ее простой и неинтересной личностью, эту девушку, чьи глаза так дружелюбно смеялись даже тогда, когда лицо оставалось серьезным, и чей великолепный голос проникал в самые глубины его души? Бурнонвилль поддерживал разговор, и Ханс был намерен предоставить ему вести беседу. Сам он просто потерял дар речи.
— Но я не умею петь на датском, — запротестовала фрекен Линд.
— Тогда вы сможете петь на вашем родном языке, а остальная труппа будет петь на датском! — предложил Бурнонвилль. — Аудитория вас поймет, так как наши языки очень похожи.
Иенни заколебалась, пытаясь найти другую отговорку.
— Но правда, монсеньор, я действительно не могу сделать этого. Только не в этот раз. Возможно, как-нибудь потом, когда меня получше узнают за пределами моей страны…
— Но, фрекен Линд, как вас могут узнать за границей, если вы поете только в своей родной стране? — неожиданно вставил Ханс Кристиан.
Иенни посмотрела на него своими карими глазами, полными страха и дурного предзнаменования.
— Но я могу не понравиться вашей публике. Им может не понравиться, что на фоне их родного языка я пою по-шведски.
— Вы понравитесь, — уверил ее Ханс Кристиан. Бурнонвилль довольно засуетился в своем кресле. — Я не слышал, как вы поете, и не знаю вашего таланта как актрисы, но могу сказать лишь одно, что Копенгаген готов приветствовать ваш прекрасный голос. На прошлой неделе я имел возможность наблюдать овации, которых удостоился один итальянский певец, который был похож на маленький черный кофейник и пел как гудок паровоза.
