Геннадий Алексеев - Неизвестный Алексеев. Неизданные произведения культового автора середины XX века (сборник)
<…>
27.12
Утро. Светает. Иду по Невскому. В душе блаженная легкость. Останавливаюсь у витрин, разглядываю какие-то консервные банки, женские чулки, елочные игрушки. Удивительно легко на душе!
29.12
На первом съезде советских писателей драматург Ю. Юзовский сказал: «Товарищи, нужно прекратить этот идиотский, позорный, неприличный смех!»
На стенах одного из бараков в Треблинке остались детские рисунки.
Китайцы взорвали еще одну атомную бомбу.
1967
3.1
И опять Бунин.
«Я узнал ее в пору ее наивысшей прелести, невинности и той почти отроческой доверчивости и робости, которая потрясает сердце мужчины несказанно…»
Бунинская Россия лежит на Новодевичьем кладбище под искалеченными памятниками. В голых ветвях деревьев свистит ветер.
11.1
Как быстро оевропеилась русская аристократия! В начале XVIII века она была сплошь неграмотна, а в конце этого же века разговаривала только по-французски. В начале XIX уже – Пушкин, Грибоедов, Лермонтов. Поразительно!
Как ни странно, Мао Цзэдун пишет неплохие стихи, рафинированные, типично китайские стихи.
Сталин тоже писал стихи. Пастернак, говорят, отозвался о них весьма высоко. Впрочем, как он еще мог о них отозваться?
Из Толкового молитвенника Протопопова (издано в С.-Петербурге в 1915 году): «Кто грешит словом? Словом грешит тот, кто бранится, поет соблазнительные песни и проч.».
Слава тебе, господи, я никогда не пел соблазнительных песен и, видимо, никогда их не запою.
16.1
Воспоминание.
Базарная площадь в Старом Крыму. Деревянные лотки на врытых в землю столбиках. Сухая, затоптанная в пыль трава. День клонится к вечеру, но солнце еще припекает. Базар давно кончился, и площадь пуста. По ней медленно движется похоронная процессия. Белый гроб плывет над лотками. Его несут люди в черном.
Процессия движется под монотонный, унылый звон одинокого колокола. Церковь тут же, на площади. Она маленькая, неприметная – просто дом с крестом на крыше. Удары колокола, совершенно одинаковые по силе, чередуются с одинаковыми по длине паузами. В этой равномерности какая-то предельная безнадежность и покорность: нет никакого выхода, так было и так будет.
14.2
Теплый, почти весенний день. Стою у Исаакия и разглядываю скульптуру. У Христа на макушке сидит голубь.
Коринфская капитель в ракурсе, снизу.
Смутное воспоминание: где-то когда-то такой же день весны света и колонна в ракурсе. Тоже стоял, запрокинув голову.
17.2
Читаю «Мастера и Маргариту» Булгакова. Эпизод с Пилатом написан блестяще. Христос трогательно прост.
20.2
Приснилось, что у меня заболели руки. Они стали твердыми. На пальцах и на ладонях появились глубокие дырки. «Похоже на сыр!» – подумал я. Откусил полпальца и пожевал. Да, настоящий голландский сыр! Сырная болезнь!
26.2
Н. сказал мне:
– Ты можешь не жить больше – главное ты уже сделал. Но отчего бы не пожить тебе еще немного, просто так, для собственного удовольствия? В общем, ты счастливый человек, тебе можно позавидовать.
Да, получается, что я счастливый человек.
11.3
В городе – аресты. Кого-то взяли в университете, кого-то в Пушкинском доме. У кого-то были обыски – что-то изъяли. Слухи ходят самые невероятные.
А. рассказала о том, как откапывали прах зодчего Кваренги.
Создали специальную комиссию. Долго изучали кладбищенские книги, мемуары очевидцев и всякие архивные бумаги. Наконец установили место и стали копать.
Могильщики были веселые парни. Когда углубились в землю метра на два, в яму хлынула мутная пенящаяся вода.
– Это гробовая вода! – сказали могильщики. – Она всегда бывает на кладбищах и очень ядовита. Но водка ее перешибает. Если отравишься – хлопнешь стакан, и все в порядке!
Кто-то предложил проделать эксперимент. Один из парней согласился.
Купили поллитровку, взяли в ближайшем пивном ларьке большую кружку. Парень выпил полную кружку гробовой воды и тотчас же, не переводя дух, – кружку водки. Закусил огурчиком, и хоть бы что!
Работая, могильщики рассказывали всякие диковинные вещи. Уверяли, например, что после смерти все покойники вырастают ровно на 32 сантиметра, поэтому у скелетов (когда раскапывают могилы) ноги всегда согнуты в коленях.
Гроб Кваренги оказался очень красивым, у него были кованые узорные ручки. Внутри он был обит прочным дорогим сукном – оно хорошо сохранилось. Антропологи подтвердили, что скелет, лежавший в гробу, принадлежит знаменитому петербургскому зодчему, автору того самого здания, в котором находился «штаб Великого Октября».
По случаю успешного завершения дела члены комиссии устроили пирушку. В центре стола стояла уменьшенная, но прекрасно выполненная модель кваренгиевского гроба.
<…>
9.4
Это было великое искушение. Это была редчайшая возможность. Это был «верняк».
– Не торопитесь, спокойнее! – сказал мне мой ассистент-лейтенант, по одному патрону заряжавший пистолет. Мне показалось, что он подслушал мои мысли и подбадривает меня: действительно – такой шанс!
Вот последний патрон. Последний! Быстро поднять руку, нажать на спуск, и все! Легкая, быстрая смерть!
Пот выступил у меня на лбу, дыхание перехватило.
– Спокойнее! – повторил лейтенант.
Мушка прыгала у пояса зеленого человека в каске. Зеленый человек – мой враг. Кто он? Немец? Американец? Француз? Китаец? Рабочий? Фермер? Магистр филологии?
Я надавил на гашетку. Рука моя дернулась вверх. Пустая гильза со свистом отлетела в сторону.
Пошли к мишеням.
Все три пули попали в зеленого человека, две в грудь и одна в голову. Зеленый был мертв. Я убил его.
– Неплохо! – сказал мой лейтенант.
– Странно! – сказал я. – Мне казалось, что я и в щит-то не попал!
Пришли две девушки. Одна красивая, другая – нет.
Красивая сказала, что Евтушенко – неудавшийся Лермонтов, и все поглядывала на меня искоса, и все улыбалась.
А некрасивая смотрела прямо и не улыбалась. Она рассказала о том, как пыталась отравиться, но ей помешали.
Красивой 19 лет, а некрасивой – 18.
10.4
Кажется, мое одиночество приближается к абсолюту. Как святой Антоний, я один в пустыне.
2.5
Благословенный май. Вчера шел снег, сегодня потеплело. На платформе в Соснове огромная толпа. Ждут электричку.
Много туристов. Девицы и парни в экстравагантной одежде: какие-то немыслимые куртки с сотнями застежек, невероятные шляпы, штаны с яркими заграничными нашивками. Вся эта публика непрерывно поет, приплясывает, хохочет и кривляется.
