Андрей Богданов - Патриарх Филарет. Тень за троном
Армия Шеина осадила Смоленск, но её поражение было предопределено высшими силами. В военном плане всё шло гладко: «Когда сей боярин Михайло пришел к Смоленску граду — и быстро острожки близ самого града строит, и туры перед пушками землею наполняет, и всякие стенобитные козни устраивает, и между воевод и полковников рассуждает немало. Городские каменные стены из пушек пробивает, а от немецких полковников, от Александра с товарищами, подкопом градская стена взрывается. И просто сказать: всё к нашему успеху спешится, хотя сие и радость нам мнится, но на большую жалость явится».
Первым источником поражения русской армии стали власти в Москве. «Ох, увы! — восклицает летописец. — Откуда начну о сём писать, лучше же сказать плакать, поскольку царь и патриарх впали в кручину и в недоверие о боярине своём Михаиле из-за упомянутого крестного целования. Также и бояре московские уязвлялись завистью и клеветами на Михаила. Также пошли слухи и в полки к Михаилу, что многие царю и патриарху наветуют на него. Также и в полках поднимается на него ропот великий за гордость и нерадение его. Он же от гордости своей на всех воевод и на немецких полковников начал злобиться и их бесчестить, ратных же людей оскорблять. А с супостатами биться и для конских кормов по сёлам (войска) не повелел отпускать. И к Москве начал грубо писать, а с Москвы к нему грамоты приходили с осуждением и опалою. Он же, Михайло, вовсе озлобился, и если бы приятели его, окольничей Артемий Измайлов и сын его Василий Кривой, не удержали его от гнева того, — и он бы, Михайло, в кручине и в гордости своей вскоре скончался».
Только второй по значению «пагубой российского войска» стал польский король. Возмущенные нападением «чрез договор», в период «бескоролевья» после кончины Сигизмунда III, поляки и литовцы объединились вокруг одной кандидатуры короля и избрали королевича Владислава Сигизмундовича. Того самого, которого московские бояре призывали на престол в Смуту, которому немалая часть русской знати целовала крест на верность и от нашествия коего Москва с трудом отбилась в 1618 г.
Единодушно избранный, новый король с небольшим, но бодрым войском устремился в бой: «Пришёл под Смоленск сам польский и литовский король Владислав со многими гетманами и со всей своей ратью — не весьма тяжкой силою, но усердной в промысле. Посылает (король) к Михаилу Шеину и напоминает ему крестное целование, которое случилось ему в литовской земле. Михайло ещё более унывает, и вновь на своих людей гневается, и никакого промысла не чинит многое время».
Полки Шеина под Смоленском были отрезаны и стеснены. Московские бояре не спешили на помощь. Наёмные полки были деморализованы невыплатой жалованья: оно не доходило, хотя Филарет выжимал из народа «пятую деньгу» — пятую часть стоимости имущества каждого хозяина. Дворяне бежали из полков спасать имения от неожиданно нагрянувших на Русь крымчаков. Союзник Густав-Адольф пал в бою. Всё обращалось против затеи Филарета, отовсюду шли к нему дурные вести.
Хуже всего обстояли дела под Смоленском. По словам летописца, «русские люди в острожках из-за тесноты и скудости запасов стали болеть цынгой, и начался великий мор. В преждепомянутых городах также от голода и от цынги начали помирать. А от Москвы всем им помощи не давали и запасов не присылали».
В этих условиях Шеин, чтобы спасти личный состав, подписал с королём унизительное перемирие: «Не знаю, каким образом Михайло Шеин, только по совету с Артемием и сыном его Василием Кривым, внезапно с польским королем Владиславом мир заключили с условием, что ему, Михаилу, московскую артиллерию большую и мелкую оставить в острожках, а самому со всеми ратными людьми идти к Москве»[146].
Русское оружие никогда не испытывало такого позора. «Когда пришёл назначенный день, король Владислав со многими своими гетманами, со всей радой (коронным советом. — Авт.) и со всеми ратными людьми снарядились мужественно, и пришли к станам русских людей на конях, и стали на одной стороне, будто некое чудо смотреть. Михайло же Шеин с товарищами своими и со всеми своими ратными людьми пошли пешими из острожков своих с прапорами (знаменами подразделений) и с мелким оружием. И когда проходили напротив короля, тогда прапоры свои клали на землю перед королем, и кланялись ему до земли, и безо всякого прекословия начинали, пеши и безоружны, путь свой к Москве, точно с повинной, люди; а прочих кости там остались».
Известия о капитуляции русских войск и последовавшей за ней сдаче освобождённых городов, гибели Густава-Адольфа и развале антипольской коалиции убили Филарета. «Дошел жалостный об этом слух до царя и патриарха. И патриарх впал вдруг в великую скорбь, затем и почил с миром в лето от Адама 7142 (1633) года октября во 2-й день. И погребен был честно в великой соборной церкви (Успения Богородицы)».
Историки спорят, какая именно весть убила Никитича. Все они в сентябре 1633 г. были нерадостные. Сходятся но мнении, что глубокий старец умер от кручины. В самом деле — Филарет не болел долго. 1 октября, после обедни, к нему пришел сын-государь, а вскоре патриарх скончался.
После его смерти бояре довели поражение до конца, вместо подмоги, денег и запасов посылая воеводам укоризненные грамоты. Далее все шло, как обычно. Воеводы дружно сдавали города, бояре дрожали и оправдывались перед Владиславом, что-де Михаил Фёдорович ему не изменял, поелику нс целовал креста за малолетством. Владислав вёл свои победоносные полки на Москву. Царь Михаил Фёдорович послал ему навстречу послов, чтобы заключить мир практически на любых условиях.
Но Мать Пресвятая Богородица в который раз не выдала — поставила на вражеском пути малую крепость Белую с непобедимым полководцем Фёдором Фёдоровичем Волконским (сыном упомянутого выше воеводы и главы Челобитного приказа Фёдора Ивановича Волконского-Меринка). Что Волконский непобедим, знал пока лишь он сам; остальные окончательно убедились в этом несколько десятилетий спустя. Главное, князь сумел передать защитникам Белой свой несгибаемый боевой дух и собрал для обороны всех, кто готов был насмерть сражаться с врагом. В общем, не повезло Владиславу, как многим до и после него.
«А сам король Владислав, — пишет летописец, — и королевич Казимер, и гетманы с полковники, и с ротмистры, и капитаны, и всеми начальными и ратными польскими, и литовскими, и немецкими людьми, и с большими пушками и мортирами, своим злым умышлением, отпусти из-под Смоленска к Москве боярина Михаила Борисовича Шеина с товарищами и со всеми ратными людьми и послов к Москве, в третий день пошли от Смоленска к городу Белой, слышав про то, что на Белой в городе небольшие люди и хотя того, чтоб в то посольское время город Белую взять[147].
