Борис Земцов - Зона путинской эпохи
Что-то похожее на последний «сюжет» испытал на собственной шкуре. В свое время при обыске у меня «обнаружилось» аж девять граммов марихуаны! У меня, человека, который с учетом возраста и социального положения, при наличии порочной склонности к употреблению наркотических веществ (если бы таковая имелась) логичнее было бы «обнаружить» не «подростковую дурь», а что-то куда более серьезное. Любопытно, что пакетик со злополучной марихуаной, якобы обнаруженный во время обыска в моей квартире, был отправлен на экспертизу в какой-то сверхважный, сверхспециальный милицейский институт в Петербург. Пришедший оттуда ответ (он есть в моем уголовном деле, лично читал, когда с этим делом знакомился накануне суда) ясно гласил, что отпечатков моих пальцев на этом пакетике нет, более того, на этом самом пакетике вообще отсутствовали какие-либо отпечатки пальцев! Увы, исчерпывающий ответ экспертизы не смутил ни следствие, ни суд. Нелепое обвинение было снято только судом следующей инстанции, который разбирал мою кассационную жалобу. Разумеется, ни объяснений (хотя каких-либо, не говоря уже о вразумительных с указанием виновных и т. д.), ни, тем более извинений по этому поводу я так ни от кого и не услышал. Как и почему в моей квартире оказался тот злополучный пакетик с «дурью», догадаться несложно. Вернусь к этому вопросу позднее, уже на воле, когда буду заниматься вопросом своей окончательной реабилитации.
* * *Чтобы понять, оценить, удивиться, что такое наша зона и каково здесь отношение к арестанту, вовсе не обязательно обходить все бараки, беседовать с арестантами, читать отчеты администрации. Достаточно зайти в лагерную библиотеку, внимательно осмотреться, раскрыть несколько наугад взятых книг. И великие аналитические способности для этого вовсе не обязательны. В принципе, впечатления от всего увиденного здесь – очередная иллюстрация к выводам, сделанным еще в первые недели пребывания в этом лагере. Новые иллюстрации к старым выводам. Иллюстрации – яркие, выводы – мрачные.
В библиотеке бываю как минимум раз в неделю, с удовольствием роюсь в книгах (большинство из них не имеют своего места на стеллажах, а лежат на подоконниках и просто в кучах на полу). Без преувеличения могу сказать: с содержанием (возможно, точнее, с «содержимым») библиотеки знаком хорошо и могу лично освидетельствовать, что это библиотека минимум лет пятнадцать новых книг не получала. Конечно, новые книги здесь есть, их даже немало, но все эти книги – исключительно «пожертвования» самих арестантов. Почему не обновляются фонды? Уверен, ответ на этот вопрос лежит в той же плоскости, где ответы на вопросы, почему лагерь не получает газет, почему в бараках нет условий, чтобы читать и писать. И за всем этим один главный тезис. Тезис – приговор: не нужны ни лагерю, ни системе, частью которой этот лагерь является, мыслящие и развивающиеся арестанты! Надо трижды благодарить судьбу, что разрешено нам ныне получать с воли «книжные» посылки, что допускается жертвовать личные книги в фонд лагерной библиотеки. В противном случае были бы в ассортименте нашей библиотеки только отечественные классики «по школьной» программе (конечно, хорошо, но сколько можно!), да книги, что в изобилии рожал советский полиграфический монстр в 60—70-е годы XX века (о преобразовании Нечерноземья, славных ветеранах, трудовых подвигах, где в предисловиях цитаты из материалов съездов КПСС, «свежие» мысли Л. И. Брежнева и т. д.).
Еще штрих к характеристике обстановки в библиотеке. Здесь нет ни единого стула, ни одного стола, т. е. всякий, приходящий сюда, напрочь лишен возможности сидя писать, сидя читать. Последняя деталь вовсе не относится к категории «пустяков». В Березовской зоне при всех ее проблемах читальный зал имелся и был постоянно полон. Зеки шли туда, как на работу, старались с утра занимать места. Читали, просматривали газеты и журналы. Писали свои бесконечные прошения во все возможные инстанции. Просто писали письма близким. Я видел там людей, сидевших и просто смотревших часами в окно. Прекрасно понимаю их – они отдыхали от барачной суеты и гвалта. А самым главным было то, что люди, приходившие сюда, учились здесь размышлять, думать, анализировать. По большому счету, там действовал стихийный юридический ликбез, арестанты получали первые навыки отстаивания своих прав. Здесь же, в Свинушках, все по-иному. В библиотеке ни одной газеты, ни одного журнала, ни одного места, где можно было бы читать, писать, а, главное, – думать! Короче, очередной пример подтверждения тезиса: тупой, забитый, не читающий, не думающий арестант – идеал администрации. Если считать зону миниатюрной моделью общества – жутко становится. Короче, пей свой чифир, до одури стучи костяшками нардов, играй в неразрешенные карты, пялься в разрешенный телевизор – только не тренируй мозгов, не становись умнее, не думай…
* * *Даже представить себе не мог, что трещины на ногах могут доставлять столько неудобств, хлопот, беспокойства. Едва не дополнил этот перечень словом «страданий». Вовремя осекся, «тормознул». Вот она, дисциплинирующая роль дневника! Вот она, фиксирующая функция перспективы будущей книги. Как-то неудобно, даже стыдно, что со временем кто-то узнает, что автор мог «страдать» из-за подобных пустяков. Хотя, это самое последнее слово все-таки более всего соответствует ситуации. Говорят, что особый вид грибка, вечно обитающий в арестантской среде. Из-за него кожа на пятках и прочих участках подошвы становится грубой и шершавой (что-то очень близко к наждаку) и покрывается глубокими кровоточащими трещинами. Из-за него всякий шаг в каждой трещине отзывается болью. Поэтому и походка меняется – становится, как шутят здесь те, кто не утратил эту способность, «геморройно-ходульной». В этом и заключается главная новость многих последних, очень похожих друг на друга, дней. Пустяк! Но именно из этих пустяков складывается арестантская, как, впрочем, и всякая человеческая жизнь. Словом, ковыляю… Все равно – вперед, все равно – дальше!
* * *Местные тараканы – шустрые, увертливые, энергичные. Эдакий пассионарный тип этих гадких насекомых! Не чета тараканам, что населяли столичный пятый изолятор (откуда начиналась моя арестантская биография) – там преобладали какие-то малоподвижные, флегматичные, невозмутимые (вялый темперамент компенсировался их великим количеством). Справедливости ради отмечу, что в Бутырской тюрьме (второй этап моей арестантской биографии), их не было. Сказать точнее, их не было в тех камерах, где довелось обитать. Оговорка принципиально необходима, ибо в Бутырке я был определен на «Большой Спец» (камеры на 4–6 человек, чисто, но полная изоляция, жесткий контроль со стороны администрации, отсутствие всякой возможности воспользоваться телефоном) – корпус, где содержались особо опасные преступники. Что же касается «общих» камер в обычных корпусах – тараканов там было ничуть не меньше, чем в «пятерке».
