Роксана Сац - Путь к себе. О маме Наталии Сац, любви, исканиях, театре
Вхожу в подъезд своего дома. У лифта высокий пожилой мужчина. Посмотрел на меня внимательно, потом вдруг:
— Вы учительница?
— Да. Откуда вы знаете?
— По лицу видно. — Смотрит с пониманием грустными добрыми глазами, — вот она, Каинова печать профессии.
Вечером звонит мама:
— Слушай, я тут поговорила с нашим министром, он разрешил мне взять тебя в штат на должность завпеда. Я дам тебе сто десять рублей.
— Мамочка, я больше 500 получаю.
— Но ведь это театр.
— Нет, спасибо, наверное не стоит.
— Разумеется, я не уговариваю, и все-таки подумай. Ведь это театр.
Другого аргумента у нее не было, но этого оказалось достаточно.
* * *Два самых близких мне человека — мама и Юра — никогда не метались, не искали разных путей: театр был тем единственным, по которому надо идти, ради которого стоит жить.
Совсем по-разному сложились их судьбы, но одинаковы были устремления. Юра сыграл немного ролей. Из них пять-шесть эпизодических блистательно, а одну главную — Вали Жукова в «Двух капитанах» провалил. Может, потому, что этот персонаж был очень на него похож, а ему нужно было отстранение, характер, не имеющий к нему никакого отношения. Очень интересен он был в Манилове в «Мертвых душах»; но сам спектакль получился средний, особого успеха не имел.
Актерская профессия — зависимая, жестокая. Как он ждал ролей! Ходил на все читки, что-то бубнил в ванной — примерялся. Потом вывешивали распределение — опять ничего, и так раз за разом. Уходили годы, улетала надежда, и удача обходила стороной. А в этом деле удача едва ли не самое важное, может, важнее, чем талант.
Юра был бесконечно предан театру. Ради крохотной рольки, даже массовки, приходил раньше всех, тщательно гримировался, никогда не спешил уйти. В Центральном детском его звали любимцем коллектива, неизменно самым большим числом голосов выбирали в местком (против обычно бывал только один его собственный голос), и он выбивал путевки, без конца кого-то куда-то устраивал, хлопотал… Но родной Центральный Детский к Юре был не очень-то благосклонен, а к его смерти причастен…
Было предновогодье — 30 декабря. Я должна была уходить на спектакль (уже работала в театре), а Юра все не шел. Наконец, открывает дверь и с ходу:
— Черт те что, об актерах совсем не думают, набили на сцене каких-то реек… Но я спектакль не испортил…
Смотрю — он хромает:
— Что с тобой?
— Да вот — там же погоня в «Бонжур, муеье Перро», я бросился и зацепился. Но я тихо уполз, я спектакль не испортил…
— Что ты повторяешь чушь? Этот спектакль испортить невозможно (я его видела, он мне не нравился). Намажь йодом, я скоро вернусь…
Вернулась не так скоро, как должна: проболталась, протрепалась. Вхожу, он в своей комнате на тахте.
— Юра, мне собаку вывести? — Молчит. — Юра, собаку надо выводить? — Опять молчит. — Юра!..
Он умер от стресса — страшно испугался, что испортил спектакль.
Театр… Ты жесток, но тебе невозможно противостоять.
* * *Я ухожу от вас.
Р. Киплинг. «Маугли».Я ушла из школы. Навсегда. Работаю в Детском музыкальном театре. На первых порах одной из главных моих обязанностей стали «вступляшки» — так между собой мы называем вступительные слова перед спектаклями.
Такая форма общения со зрителями была учреждена мамой еще в Московском театре для детей. Раз она спросила со сцены:
— Дети, вы знаете, что я люблю?
— Знаем, — ответили дети. — Ты любишь разговаривать.
Но она не только любила, она умела разговаривать со сцены, увлекать и подчинять себе любую аудиторию. Однако ей было некогда, очень некогда и уже на втором спектакле только что открывшегося Детского музыкального театра она попросила сказать вступительное слово меня, рассчитывая на «гены». «Гены» не сработали, я выступила плохо. Разумеется, ей об этом доложили, и вечером она мне позвонила:
— Я попрошу тебя завтра опять сказать вступительное слово.
— Но я же завалилась.
— Тем более. У тебя ведь есть самолюбие. — Трубка шмякнула. Это была ее манера разговора: не «рассусоливаясь» — сразу к делу, без всяких там здравствуй, как поживаешь… Сказала нужное, и — шмяк!
Самолюбие у меня было, во второй раз выступила удачней, — и пошло…
В первые годы «дом» у театра был крохотный, играть большие спектакли — а они уже появились в репертуаре — было нельзя, и мы кочевали по всем Дворцам культуры и клубам Москвы и Подмосковья. Позже мама добилась, что в определенные дни свои сцены нам стали предоставлять Театр Эстрады, Оперетта, МТЮЗ. Но всюду мы были гостями нежеланными. В самом деле, зачем, например, Театру Эстрады какие-то артисты, музыканты, рабочие, плюс тысяча шумных детей, когда существуют Кобзон или Пугачева? Престиж, успехи никаких хлопот.
Понятия дети и опера в сознании людей поначалу совмещались плохо и, зная это, кассиры, чтобы продать наши билеты, шли на хитрости, например, старательно замазывали слово опера, а симфоническую сказку «Петя и Волк» превращали в сказку-кино (новый жанр!) «Петя и Вовка».
Показателен в этом отношении случай, произошедший со мной. Перед спектаклем «Волк и семеро козлят» я, выйдя на сцену, свою речь начала словами:
— Дети, сейчас вы услышите оперу. — В ответ раздалось дружное: «Ууу» и топанье ногами.
— Вы не любите оперу?
— Не-е-т! — И еще громче топот. Я несколько подрастерялась, но быстро нашлась:
— Хорошо. Сейчас вы будете сидеть тихо, а мы играть спектакль. Если вам понравится, похлопайте. Если нет, сожмите кулаки и поднимите их вверх. И еще. Может, кто-то из вас напишет письмо композитору Мариану Ковалю, а то он теперь и не знает, писать ему для вас музыку или нет.
В конце успех был большой, кулаки никто не поднимал, я в прекрасном настроении разговаривала с кем-то в фойе. Вдруг кто-то толкает в бок. Оглянулась — мальчуган лет пяти.
— Ты что?
— Адрес.
— А, ты хочешь написать композитору?
— Я уже написал — и протягивает мне листок, где начертано печатными буквами: «Пиши — получается». Ребята, пожалуй, признали нас первыми и, чтобы посмотреть наши спектакли, ездили за нами по всей Москве.
Да, Детский музыкальный завоевывал сердца, становился популярным, а вот мне часто бывало и трудно, и неуютно. Напрасно многие думают, что родственная близость к руководству — ближайший путь к успеху и благополучию. Иногда совсем наоборот.
Мама терпеть не могла в делах даже намека на семейственность. Пригласив меня на работу в театр, она сразу круто изменила характер наших отношений: и в служебное, и во внеслужебное время звала почти исключительно по имени и отчеству, приучила к этому и меня. И только иногда, представляя кому-то, говорила: «Это наш завлит, а по совместительству моя дочь». Шутка? Не только. «По совместительству» я себя ощущала не единожды. Однако, как ни называйся, родственные связи остаются, а у людей на этот счет свои представления.
