Семен Ласкин - Вокруг дуэли
Комментируя создавшуюся ситуацию, Трубецкой подчеркивает чистоту своих побуждений и безукоризненность действий. Книгу он пересылает в Петербург, первый экземпляр получает Сергей Строганов.
Впрочем, и печатное слово никак не убеждает осторожного графа, неоднократно уже попадавшегося на удочку к разным фальсификаторам и шарлатанам.
На полях своей брошюры Строганов оставляет довольно выразительный комментарий: «Какая чушь!», «Ничего не доказано!», «Басня фальсификатора!»
Действия и предложения Трубецкого оказались настолько подозрительными, что в 1878 году барон Кене открыто обвинил Трубецкого в подделке. Он писал:
«К сожалению, появились во множестве фальшивые константиновские рубли… Они сработаны одним весьма искусным парижским резчиком, который, как уверяют, предпринял эту работу не по собственному убеждению, а по заказу. Один из поддельных рублей был приобретен как образец искусной подделки для императорского Эрмитажа».
Трубецкой меняет версию. В 1879 году он выпускает еще одну брошюру, цель которой — дополнить и уточнить первую. Оказывается, за это время монеты были куплены неким американским дельцом Жиро, прибывшим во Францию из Кентукки. Жиро отправил три монеты на корабле «Город Бостон» в Америку, но корабль потонул. Два рубля Трубецкой выменял у него на всю свою античную коллекцию. Один из них — послал в Эрмитаж.
Но он просчитался. Он не знал, что в декабре 1878 года было разрешено открыть секретный архив министерства финансов. Все пять «константиновских» рублей и девятнадцать нетронутых штемпелей лежали в сейфе.
На следующий год в «Русской старине» был опубликован рапорт чиновника Монетного двора от 20 декабря 1825 года: «…представляю все штемпели и прочие приготовления, сделанные насчет известного рубля, закупоренные в ящики. На Монетном дворе ничего не осталось».
Подлинные монеты, по решению Александра II, еще в 1879 году (одновременно с выходом второй брошюры Трубецкого) были переданы: одна — в Эрмитаж, одна — великому князю Георгию Михайловичу, одну взял Александр II, одна — великому князю Сергею Александровичу и одна — Александру Гессенскому.
Великий князь Георгий Михайлович, занимаясь русской нумизматикой, издал многотомный каталог монет XVIII–XIX веков. Это богатейший свод по истории монетного дела в России.
«Существует брошюра о константиновских рублях, написанная Трубецким в Марселе в 1873 году и прибавление к ней <…>, но они серьезного внимания не заслуживают, — писал Георгий Михайлович. — Один из рублей <…> находится ныне в Эрмитаже, у него обе стороны совсем другие, чем у настоящих, и можно с уверенностью предположить, что штемпеля для этих поддельных рублей были кем-то скопированы за границей, вероятно, по гальваническому снимку с рубля из собрания Шуберта… Таким образом, можно удостоверить тот факт, что константиновских рублей было чеканено всего шесть, из коих пять хранились в Министерстве финансов, а шестой находился в собрании Шуберта… Таким образом, засвидетельствованное несколькими лицами, что чеканено всего было шесть экземпляров, вполне подтвердилось, и все экземпляры, кроме поименованных… которые когда-либо появятся, должны считаться поддельными!!!»
В 1890 году в очередном томе каталога сказано о монетах Трубецкого: «Чеканили в Париже по заказу А. В. Трубецкого».
…Итак, шулер на старости лет попробовал вновь разыграть свою старинную, легко удавшуюся ему партию. Но то, что сошло с рук в январе 1837 года, не сошло теперь. Бывшие друзья стали «презрительными» врагами.
И все же удивительна привязанность Трубецкого к одним методам, к одной технологии: анонимные письма, подделанный почерк никогда не существовавшей «бедной вдовы повстанца», подделанный почерк ее друга-«земляка», печатные оправдания задним числом, благородная поза, патриотические восклицания…
Впрочем, привязанность Трубецкого к испытанным методам понять можно. «Опыт» с первым анонимным письмом удался. Удался и рассказ Бильбасову. И теперь, спустя сто лет, многое из рассказанного этим грязным аферистом остается в сознании некоторых людей, к сожалению, как возможная правда…
6. «ПРЕЗРИТЕЛЬНЫЙ КРУЖОК», ИЛИ «КЛИКА ЗЛОСЛОВИЯ»Э. Герштейн в работе «Вокруг гибели Пушкина» называет кавалергардов из свиты императрицы, «красных», как их именует Вяземский. Это Трубецкой и его друзья — Г. Скарятин, А. Куракин, П. Урусов, А. Бетанкур.
Все варианты прозвища «красный», как я уже показывал, — и «красный человек», и «очень красный», и «красный в высшей степени» — относились в письмах Вяземского только к Александру Трубецкому.
Но 16 февраля 1837 года Вяземский действительно говорил не об одном человеке, а о группе лиц: «Мои насмешки над красными принесли несчастье».
Кто же эти «красные», окружавшие Трубецкого и императрицу, равно с ними виновные в гибели Пушкина?
Об отношении Г. Я. Скарятина и А. О. Бетанкура к Пушкину мы серьезными сведениями не располагаем.
Штаб-ротмистр Г. Я. Скарятин, сын крупного вельможи, одного из убийц Павла I, — тот, кого Александра Федоровна в своих записках к Бобринской называет «Маской».
Известна дневниковая запись А. И. Тургенева от 27 января: «Скарятин сказал мне о дуэли Пушкина и Геккерна».
Штаб-ротмистр А. Бетанкур также всюду сопровождает императрицу. В Калище, где происходила торжественная встреча прусских и русских войск, Бетанкур командовал сводным гвардейским эскадроном.
Многократно упоминает Бетанкура как своего ближайшего друга и друга Дантеса небезызвестная Идалия Полетика.
«Мы часто говорим о Вас с Бетанкуром, — писала она Дантесу в Париж. — Это один из моих верных, я вижу его через день».
На свадьбе Дантеса и Екатерины Гончаровой Бетанкур — шафер со стороны жениха.
Бетанкур, бесспорно, один из тех «красных», о которых говорит Вяземский, доказательство тому — его связь с врагами Пушкина: Трубецким, Полетикой, самим Дантесом, а также его принадлежность к свите императрицы.
Наиболее выразительными сведениями мы располагаем о штаб-ротмистре кавалергардов князе А. Б. Куракине.
Куракин — сын министра двора, родственник Нессельроде.
27 марта 1837 года Куракин отправляет Дантесу письмо, впервые опубликованное Щеголевым, в котором подчеркивает свою солидарность с убийцей Пушкина.
«Если, дорогой друг, Вам тяжело было покидать нас, то, поверьте, что и мы были глубоко удручены злосчастным исходом Вашего дела… Огорчение, которое мы испытали, особенно я, оттого что не смогли проститься с Вами перед Вашим отъездом, было чрезвычайно велико. Я надеюсь, что Вы не сомневаетесь в моей дружбе, дорогой Жорж.
