Михаил Водопьянов - Путь летчика
В результате все три корабля шли самостоятельно.
Погода им благоприятствовала, а в работе материальной части мы не сомневались. Беспокоило только одно: найдут ли нашу льдину.
На борту самолета Молокова радистом летел Стромилов. Он непрерывно держал связь с землей и с нами.
Первую радиограмму о вылете кораблей мы получили с Рудольфа от начальника зимовки.
В 0 часов 30 минут была принята радиограмма Шевелева, в которой он сообщал:
«Пролетели 83°50' северной широты, 58° западной долготы…»
А в 5 часов 48 минут Шевелев передал нам, что самолет Молокова приближается к лагерю:
«Достигли полюса. Мы счастливы и горды. Разворачиваемся над полюсом. Идем к вам. Ждите, скоро будем».
Бабушкин с механиками приготовили аэродром для приема самолетов. Все вышли из палаток и, в ожидании появления трех черных точек, всматривались в беспредельную синеву горизонта.
Я стал на лыжи и поднялся на высокий ропак, чтобы было виднее.
– Летят, - вдруг раздался крик.
Сильно подавшись вперед, я не удержался и стремительно скатился вниз.
Мы увидели далеко на горизонте едва заметную точку.
– Самолет!
– Он пройдет правее нас, - сказал я.-Передайте на машину: пусть возьмут немного влево.
Кренкель немедленно передал мое указание. Точка изменила курс и пошла прямо на нас.
Самолет быстро приближался. Теперь мы уже ясно видели его очертания.
– Сима!-крикнул я Иванову.-Радуйся! Сейчас твоя станция заработает. Это летит Молоков – он везет тебе умформер.
Через три минуты над нами кружилась яркооранжевая машина. На крыльях мы ясно различали «СССР Н-171».
Самолет сделал два круга и благополучно приземлился. Молоков подрулил на указанное место, выключил моторы. Объятиями и поздравлениями встретили мы новых жителей Северного полюса.
– Молодец, Ритсланд!-крепко пожимая штурману руку, сказал я.-Небось, нелегко было найти нас без радиопеленга?
– Мне просто повезло, - со свойственной ему скромностью ответил Ритсланд.-Я развернулся над полюсом и проложил курс по меридиану, на котором вы сидите. Так и нашел вас.
Обнимая Стромилова, Сима выпытывал:
– Привез мне умформер?
– Привез, привез!
Сима был очень доволен.
– Товарищи, чай пить! Объятиями сыт не будешь! – хлопотал Иван Дмитриевич. С прибытием второго самолета ему прибавилось хлопот – на полюсе уже было двадцать два человека.
Тут же мы получили радиограмму от Алексеева с просьбой так разложить костры, чтобы было побольше дыма. Летчик кружился где-то около нас. Шевелев немедленно радировал:
«Молоков сел возле Водопьянова. Если явится малейшее сомнение в том, что найдете нас, - немедленно садитесь, точно определитесь, а потом перелетайте в лагерь».
Получив эту радиограмму, Алексеев, не желая понапрасну тратить бензин, решил пойти на посадку. Сделав круг, он выбрал льдину и благополучно посадил свой самолет.
Штурман Жуков занялся астрономическими определениями. Через двадцать минут на карту легла первая линия – она прошла над полюсом. Теперь нужно было ждать еще два-три часа, чтобы получить вторую линию.
Чтобы не остыли моторы, механики закрыли их теплыми чехлами.
Алексеев пошел осматривать льдину – надо было выяснить, можно ли взлететь с нее без предварительной подготовки.
Через три часа мы получили от Алексеева точные координаты. Оказывается, он шел по правильному курсу, и только бережное отношение к горючему заставило его сесть в семнадцати километрах от полюса. Вылететь к нам сейчас Алексеев не мог – испортилась погода.
Больше всего нас беспокоила судьба третьего самолета. Мы не знали, где находится Мазурук. Связи с ним не было. Единственная радиограмма была получена от него еще в самом начале полета. В ней Мазурук сообщал, что у него все в порядке. Но с тех пор прошло много времени.
Иванов, установивший новый умформер, безуспешно пытался связаться с Мазуруком.
К вечеру поднялась пурга; отпала всякая возможность приема самолетов. Наступила ночь. Никто не ложился спать.
С острова Диксон пришла радиограмма, в которой нам сообщали, что Мазурук благополучно сел в районе полюса, начал готовить площадку и просит передать привет от всего экипажа.
У нас отлегло от сердца.
На другой день, опять же через Диксон, мы узнали координаты Мазурука. Он находился на расстоянии пятидесяти километров от нас.
Было обидно, что Мазурук сидит рядом, а связаться с ним нельзя – приходится довольствоваться сообщениями с острова Диксон.
Мы ломали себе головы, строя самые разнообразные предположения по поводу непрохождения радиоволн.
Кроме продовольствия и научного оборудования станции, Молоков доставил в лагерь ветряк с динамкой для варядки аккумуляторов. Эта «мельница», как мы его в шутку называли, в тот же день дружными усилиями была установлена и пущена в ход.
«Бедные зимовщики, подумал я, услышав пронзительный вой ветряка». Утешало одно – теперь у Кренкеля аккумуляторы всегда будут заряжены.
К утру следующего дня пурга стихла. Но лагерь, словно огромным колпаком, накрыло низко нависшими облаками.
В середине дня мы увидели узенькую голубую полоску. Она тянулась вдоль горизонта и постепенно расширялась. Создавалось впечатление, что приподнимается край облачного колпака.
Мы немедленно сообщили Алексееву о предполагающемся улучшении погоды.
Через два часа погода настолько улучшилась, что можно было вылетать. Жуков попросил у нас пеленг и сообщил, что они приготовились стартовать.
Алексеев развернулся против ветра, дал полный газ, и машина покатилась вперед. Но не успела она набрать скорость, как очутилась около ропаков.
Резко взлетев кверху, самолет перескочил через ледяной барьер и всей своей тяжестью рухнул вниз. Потом по инерции снова поднялся и снова рухнул. Как только машина не рассыпалась на части!
Площадка была явно короткой, и Алексеев не имел возможности набрать нужную для взлета скорость. Весь экипаж высыпал на лед и принялся крошить ропаки. Были пущены в ход лопаты, кирки, кайла, пешни.
Разрезав на куски чехол, сделали флажки и расставили их вдоль площадки на расстоянии шестидесяти-восьмидесяти метров друг от друга. Между седьмым и восьмым флажками Алексееву предстояло подняться в воздух.
Когда площадка была готова, все заняли свои места. Алексеев вырулил на старт, дал полный газ, и самолет покатился вперед. Пятый, шестой, седьмой флажок… Машина еще не оторвалась. Но раньше чем она докатилась до восьмого флажка, летчик мастерски поднял ее в воздух. Спустя двадцать три минуты он благополучно посадил ее на наш аэродром, и во-время: буквально вслед за его посадкой облачный колпак снова накрыл лагерь.
