Анри Шарьер - Бабочка
Через несколько часов они повстречали парня с деревянной ногой.
— Где твой друг?
— Я оставил его далеко отсюда, он не мог идти.
— Мерзавец, как же ты мог оставить его?
— Он просил меня вернуться.
Тут Деде увидел, что на единственной ноге этого человека — туфель этого парня.
— Ты, к тому же, оставил его босым! Поздравляю тебя! Ты выглядишь неплохо — не то, что мы! Ты ел, это ясно.
— Да, я нашел раненую обезьяну.
— Это хорошо, — сказал Деде, и встал, держа в руке нож.
Ему показалось, что он понял. За плечом безногого болтался и мешок юноши.
— Открой мешок. Что в нем?
Безногий открыл мешок, и Деде увидел кусок мяса.
— Что это?
— Мясо обезьяны.
— Сволочь, ты убил мальчика и съел его!
— Нет, Деде, клянусь тебе. Он умер от усталости, и я действительно съел немного мяса. Прости меня.
Последние слова он уже произносил с ножом в животе, а потом они развели костер и начали есть этого парня.
Джузеппе пришел в самый разгар пира. Его тоже пригласили, но он отказался: только что он ел на берегу раков и сырых рыб. Братья Гравье поедали парня, перемешивая угли деревянным протезом.
— Я был в это время на берегу моря, — продолжал Мариус, — а когда вернулся, трупа уже не было — они его куда-то оттащили. На золе, однако, я заметил кусочки мяса. Через три дня нас подобрала береговая охрана и вернула в Сен-Лорин-де-Марони».
Джузеппе не сумел удержать язык за зубами, и все заключенные в камере, и даже тюремщики, знали эту историю до мелочей. Я тебе ее рассказываю, потому что ее и так все знают. Отсюда эти крики, которые ты слышишь каждую ночь. Нас обвиняют в побеге, отягченном каннибализмом. К несчастью, чтобы защитить себя, я должен обвинить кого-то другого, но этого я сделать не могу.
Через месяц Джузеппе был убит ударом ножа в сердце. Мы даже не пытались узнать, кто это сделал.
За нами сейчас очень внимательно следят; обходы надзирателей совершаются почти беспрерывно.
Я уже свободно хожу (ноги побаливают лишь во время дождя) и готов к новым действиям. Но как? В этой камере нет окон — только большая решетка во всю ширину крыши. За неделю пристального наблюдения, я так и не обнаружил недостатков в системе охраны и впервые почти готов признать, что им удастся доставить меня на остров Сен-Жозеф.
Мне сказали, что это страшный остров. Его прозвали «Людоедом». И, кроме того, с этого острова за восемьдесят лет существования лагеря еще никому не удалось бежать.
Мне двадцать восемь лет, и следователь требует для меня пяти лет заключения. Трудно будет получить меньший срок. Но если так, то по отбытии заключения мне будет всего тридцать три года.
В патроне у меня еще много денег. Если я не сбегу, что кажется мне вполне вероятным после того, что я узнал о Сен-Жозефе, мне надо хоть заботиться о своем здоровье. Тяжело прожить пять лет в полной изоляции и не сойти с ума. С первого же дня нужно хорошо питаться и тренировать свой мозг. Только тогда я смогу покинуть изолятор здоровым человеком.
Я рассказываю Кложе о своих планах и чувствую, что он меня понимает. Через пятнадцать дней мы предстанем перед судом. Судя по слухам, председатель суда — человек суровый, но честный и не принимает на веру слова чиновников. Это хорошая новость.
Все трое мы договорились, что не будем брать защитника. Я выступлю в качестве защиты от имени всех троих
Суд
Сегодня суббота. Пять дней назад, в понедельник, начал работать суд. Заключенных, замешанных в историю с муравьями, судили целый день и обоих приговорили к смертной казни. Братья Гравье получили всего по пять лет (не было доказательства людоедства). За остальные убийства люди получили по четыре или пять лет.
7.30 утра. Председатель суда в военной колониальной форме входит в зал в сопровождении старого офицера-пехотинца и лейтенанта. Справа сидит надзиратель — капитан, который представляет обвинение.
— Дело Шарьера, Кложе и Матурета.
Мы стоим достаточно близко, чтобы рассмотреть председателя суда, убеленного сединами и с выжженным от солнца лицом. Ему лет сорок — сорок пять. Над великолепными черными глазами — пышные брови, а в его взгляде, который направлен на нас, нет ничего злодейского.
Офицер из управления обрушивается на нас с градом обвинений. Нейтрализацию надзирателей он квалифицирует как попытку убийства, а араб якобы только чудом уцелел после наших ударов. Он утверждает, что мы первыми из заключенных донесли позор Франции до столь отдаленных стран: «До Колумбии! Две с половиной тысячи километров, господин председатель, прошли эти люди. Тринидад, Кюрасао, Колумбия — все эти страны наверняка полны теперь лживых сведений о французской системе наказаний. Я требую двух отдельных и взаимонезаменимых приговоров: пяти лет за попытку убийства и трех лет за побег. Это — для Кложе и Шарьера. Для Матурета я требую трех лет за побег, так как, согласно выводам следствия, он в попытке убийства участия не принимал». Председатель:
— Расскажите суду о вашем путешествии.
Я рассказываю и «забываю», конечно, о приключениях в устье Марони и всем отрезке пути до Тринидада. Зато подробно описываю семейство Бовэн, цитирую начальника полиции Тринидада: «Мы не судим французское правосудие, но мы несогласны с высылкой заключенных в Гвиану, и поэтому мы вам поможем». Упоминаю Кюрасао, епископа Ирене де-Бруйан, случай с флоринами, Колумбию, — почему и как прибыли туда. Рассказываю о моей жизни среди индейцев. Председатель слушает, не прерывая. Он задает мне несколько дополнительных вопросов о жизни индейцев, порядках в колумбийских тюрьмах, особенно его интересует подземный карцер в Санта-Марте.
— Спасибо, ваш рассказ заинтересовал суд и прояснил несколько моментов. Перерыв пятнадцать минут. Я не вижу вашего защитника, где он?
— У нас нет защитника. Прошу мне разрешить защищать себя и своих товарищей.
— Пожалуйста, законом это не возбраняется.
— Спасибо.
Через четверть часа заседание возобновляется.
Председатель:
— Шарьер, суд разрешает тебе взять на себя свою защиту и защиту твоих товарищей. Мы лишим тебя этого права, если будешь вести себя непочтительно в отношении администрации.
— Прошу суд аннулировать обвинение в попытке убийства. Это обвинение нелогично, и я вам это докажу: в прошлом году мне было двадцать семь лет, а Кложе — тридцать. Мы только что прибыли из Франции и были полны сил. Наш рост метр семьдесят и метр семьдесят пять. Араба и надзирателей мы били ножками от наших кроватей. Ни один из четверых серьезно не пострадал, что говорит о том, что мы били их осторожно, с целью оглушить, и как можно меньше повредить им. Обвинитель забыл или не хотел сказать, что железные ножки были обернуты тряпками. Суд наверняка понимает, что способен сделать сильный человек, избивая другого даже прикладом винтовки по голове. Теперь, представьте себе, что мы могли сделать, имея в руках такое орудие, как железные ножки от кроватей. Хочу обратить внимание суда также на то, что ни один из четверых не был даже помещен в больницу.
