Николай Непомнящий - СССР. Зловещие тайны великой эпохи
Теперь я знаю, как сильно запоздало тогда ко мне это сообщение. Но в нашем сплошь засекреченном обществе все мы никогда не располагаем достоверной информацией, тем более своевременно!
Советские историки в 1930-1980-х годах, собираясь писать о Троцком, не имели возможности читать подлинников работ Льва Давидовича, а лишь пересказывали «Краткий курс истории ВКП(б)» или все тот же сталинский тезисный текст о жизни и деятельности «международного шпиона» из «Правды» от 24 августа 1940 года.
Я прочитал на Фарерских островах и в Дании пятнадцать книг Л.Д. Троцкого, многие книги о нем самом, в том числе богато иллюстрированные, содержащие фотодокументы судебной хроники в связи с убийством этого коммунистического фанатика.
По иронии судьбы состоявшиеся и несостоявшиеся диктаторы России оказались одногодками — как сын осетинского сапожника и грузинской крестьянки Сосо Джугашвили, так и отпрыск многодетной состоятельной еврейской семьи земельного арендатора на юге Украины Лейба Давидович Бронштейн.
Первый — недоучившийся на священника косноязычный самоучка, оказавшийся то в одной камере с блистательным выпускником юридического факультета Киевского университета А.Я. Вышинским, который подкармливал его из получаемых посылок; то при организации ограблений с убийствами государственных денежных курьеров; то в контакте в Баку с агентом Фикусом из царской охранки; то в ссылке в Сибири при блуждающих, как хвост, документах охранки уже о нем как о Фикусе; то при загадочном, никак не объяснимом физическими и материальными возможностями побеге…
Второй — преуспевающий гимназист, затем выпускник юридического факультета привилегированного Венского университета, полиглот и оратор, ворвавшийся, как и первый, в том же юношеском возрасте 19 лет — в 1898 году — в чуждое интересам их социальных кругов социал-демократическое движение. Этот еврейский златоуст всегда был большим позером. Даже после революции, участвуя в заседаниях высших органов партии, он демонстративно читал бульварные романы на французском языке, желая постоянно ошеломлять окружающих своими Цезаревыми задатками делать сразу много дел.
Практически все революционеры избирали себе псевдонимы — для удобства нелегальной работы, обычно скромно беря за исходные малоприметные имена из своего народа. Однако первый, достигнув возраста распятия Иисуса Христа, заменил бывший псевдоним Коба на хвастливый из русского языка — Сталин, фиксируя тем как бы свою особую твердость, жесткость. Второй еще раньше выбрал на всю оставшуюся жизнь столь же хвастливую кличку — Троцкий, от немецкого или из идиш trotzdem, «несмотря ни на что, вопреки всему», «упрямство»!
В своих мыслях, выраженных устно и письменно, и в действиях эти оба были комплектными сапогами одной пары — одинаковыми по всем характеристикам антигуманных качеств, патологически тщеславными, деспотичными, действовавшими одинаково кроваво, несущими горе и смерть миллионам людей, ради которых они будто бы боролись за миф коммунизма. Если отвечать на банальный вопрос, что было бы, если после Ленина был у власти только Троцкий, а не Сталин, я уверенно ответил бы, что было бы не лучше. Та же нетерпимость к инакомыслию, тот же большой террор во всех проявлениях — отстрел, высылка, концлагеря, удушение творческой инициативы, маршировка только по указанию, дозировке и направлению, определенным любым из этих фюреров коммунизма. Цитируя косноязычного кавказца, я сказал бы об обоих: «Оба хуже!»
Буквально шквал сведений обрушился на советского (и мирового) читателя с августа 1990 года. К тому же именно в связи с 50-летием истечения давности факта обычно разрешается — кое-где и кем-то — рассекречивать тайны, «если уже не живы основные участники событий».
Впервые раскрыл рот о тайне брата Рамона и Луис, дав интервью газете «Труд». Надо думать, что не только истечение 50-летнего срока повлияло на шестидесяти семилетие го Луиса, но и то, что нет в живых деспотичной и причастной к делам Меркадеров неистовой Долорес Ибаррури, умерла под портретом Сталина в Париже в восьмидесятидвухлетнем возрасте капризная и волевая мать обоих сыновей — Луиса и убийцы Троцкого Рамона, умер 10 октября 1978 года на Кубе от рака костей сам убийца Рамон.
Но, оказывается, Луис уже более десяти лет как покинул СССР и живет в Испании, в пригороде Мадрида, как советский пенсионер. Может быть, он и поэтому еще и молчал, чтобы, подобно Олегу Калугину, не остаться без этой, советской пенсии?!
Еще раз приходится сказать, что Луис умел молчать. В этом я после ознакомления с его интервью в «Труде» от 14 августа 1990 года убедился дополнительно. Уже тогда, когда мы тридцать пять лет назад были в альпинистском лагере, он переписывался с братом Рамоном, отбывавшем двадцати летний срок заключения в тюрьме Лекумбрии в Мехико. Впрочем, разве это тюрьма? Его камерой была фактически квартира — люкс со всеми удобствами. У него там была мягкая двуспальная кровать, собственная библиотека, радиоприемник, свежие газеты, даже новинка послевоенных лет — телевизор. НКВД — КГБ СССР организовал в Мексике целую корпорацию, через которую за двадцать лет на него израсходовали 5 миллионов долларов — на создание комфорта убийце Троцкого. Была нанята индианка, которая в течение всего срока заключения готовила ему в соответствии с его вкусами домашние обеды и ежедневно приносила в номер. А дочь индианки Ракель Мендоса стала женой этого заключенного и дважды в неделю при закрытом глазке в двери номера посещала узника. Как уверяет Луис, Рамон читал в Лекумбрии запоем и, не имея систематического образования, вышел из тюрьмы «поистине энциклопедистом».
Летом 1960 года Рамон жил в Москве возле метро «Сокол», имел летнюю дачу в Малаховке, получал высокую для СССР, воистину генеральскую пенсию — 400 рублей в месяц. За выполнение задания Сталина, но уже после развенчания культа личности этого палача, в разгар хрущевской «оттепели» Рамону Меркадеру 8 июня 1960 года по-воровски, тайком от общественности вручили орден Ленина и «Золотую Звезду» с присвоением звания Героя Советского Союза.
Луис не привел ко мне на 36-летие в январе 1961 года своего брата с его индианкой-женой. Их угнетали типичные в нашем нищем советском обществе «бесконечные очереди, вечная нехватка чего-то, трудности с языком». Никак не пойму, почему никогда не бывавший до 1960 года в СССР Григулевич появился в нашей стране со знанием русского языка, писал толстые книги (даже если он на самом деле наговаривал их стенографистке, но все-таки на русском языке), а устроенный научным сотрудником в том же 1960 году в Институт международных отношений Рамон Меркадер не владел им. Что-то здесь темнят Луис и Галина.
