Эрнст Юнгер - Семьдесят минуло: дневники. 1965–1970
Можно предположить, что подлинная картина прожитого нами благороднее и достойнее, чем мы сумели осуществить внутренней памятью; «осуществить» — значит: представить существующее. Ткется нескладно: мы перепутали нить судьбы. А пряжа была предназначена для лучшего.
Здесь наша сущностная личность устраивает суд над нашей исторической личностью и ее поведением. Боль нельзя успокоить временем; у нее другой смысл.
* * *Об этом Ницше в «Веселой науке»:
Was ist das Siegel der erreichten Freiheit?
Sich nicht mehr vor sich selber schämen.[297]
Но позволительно ли, впрочем, самооправдание, не относится ли оно к лазейкам? Хотелось бы думать, что оно обретает смысл только in articulo mortis[298]. Умирающий дарит его себе самому. Таинство его подарить не может; оно его подтверждает.
ЮБЕРЛИНГЕН, 30 МАРТА 1966 ГОДА
Чехов, 30 мая 1888 года[299], Суворину: «Требуя от художника сознательного отношения к работе, Вы правы, но Вы смешиваете два понятия: решение вопроса и правильная постановка вопроса. Только второе обязательно для художника. В „Анне Карениной“ и в „Онегине“ не решен ни один вопрос, но они Вас вполне удовлетворяют потому только, что все вопросы поставлены в них правильно. Суд обязан ставить правильно вопросы, а решают пусть присяжные, каждый на свой вкус».
То же касается и «Карамазовых», вообще всех романов. Результат заключается не в решении, а в проблеме. Тем произведение мастера отличается от работы подмастерья.
ПОРТО, 17 МАЯ 1966 ГОДА
После завтрака на пляж. Дорога между могучими эвкалиптами по узкой, окруженной крутыми гранитными горами долине ведет от деревни к заливу. Здесь, рядом с холмом, на котором высятся развалины «Генуэзской башни», устье реки Порто[300].
Сначала мы поискали место для солнечных ванн и нашли его на плоском выступе скалы, до которой опять поднялись вдоль бурного горного потока. По склону поднимаются цветущие кусты дрока и лимона в рост человека, лавры и земляничники, остролистый падуб. У самого ручья растет пышная зелень, в том числе фенхель, голубой чертополох, парадизея лилиецветная[301], папоротники, кроваво-красный клевер, большие зонтики дикой моркови, очень статной здесь.
Вниз к пляжу. Вода еще действительно прохладна. Море рассортировало гранит. Видны следы его работы, от многотонных глыб, отколовшихся из массива, до кристаллических зернышек. Между утесом и кромкой пляжа выложена лента из пятнистых яиц страусов, уток, чибисов и жаворонков. Волна прибоя катала меня взад и вперед, гладкая галька массировала спину с почти непереносимой силой.
ПОРТО, 20 МАЯ 1966 ГОДА
На море волнение; волны изрядно нас покрутили; их удары стали жестче. Отдыхая на утесе после купания, я почувствовал, что начал весну с гриппа, который до конца еще не прошел.
Затем собирал гальку, плоские овалы: розовый, красный, ржаво-коричневый, цвета старого золота, зеленоватый, синий, фарфорово-белый — каждый вариант опять же с более темными и светлыми вкраплениями. В том числе ветвистые узоры, как у «мохового» агата. Мы развлекались, пробуя расположить их по системе, — игра, во время которой пластично выделяются различия логической и эстетической оценки.
Японский мост высокой дугой соединяет берега реки Порто. Обратный путь вдоль лагуны ведет через эвкалиптовую рощу со скелетоподобными стволами поваленных и высохших деревьев. В болотистом полумраке светятся кромки ирисов[302]. Заросли уставлены машинами и палатками кемпинга. Поступишь правильно, если будешь двигаться по нему насвистывая и напевая, чтобы не оказаться нарушителем спокойствия в сем натюрморте. Старые ивы на берегу идиллически украшены брусочками мыла, зеркалами, зубными щетками и помазками. Меньше понравилось мне, что лагуну, где я обычно ловлю рыбу маленькой сетью, сегодня затянуло масляной пленкой. Ведь средство, которым уничтожали личинки комаров, истребляло и всю другую живность, обитающую в воде.
Молодые эвкалиптовые деревья стройны, старые коренасты, листва их располагается ярусами. Вкрапления огненно-красных листьев напоминают хохолки и флаги. Они устилают дорогу мозаикой серпов, полумесяцев, петушиных хвостов и наконечников копий. Между ними серебристо-серые головки цветов — маковые коробочки с филигранной отделкой. Листья будто пропитаны грунтом, поэтому эта лента едва выделяется на фоне гранита, через который ведет дорога.
ПОРТО, 21 МАЯ 1966 ГОДА
Новое строительство и упадок здесь, похоже, уравновешивают друг друга: из земли торчат каркасы гостиниц и пансионов, номера в которых уже, вероятно, сданы. Каштановые рощи, масличные сады и виноградники, напротив, дичают. Не хватает рук для ухода и сбора урожаев; молодежь эмигрирует в индустриальные страны. Каштановая мука, прежняя пища народа, уже почти не употребляется; плоды выискивают полудикие свиньи.
Узкие террасы ниже «Коломбо», где во второй половине дня я собираю растения и так дохожу до самой реки. Тоже заросли, главным образом густой кустарник ежевики, который тянется вдоль каменных стен, перемежаясь плетями дикого аспарагуса. Пневая поросль фиговых деревьев еще плодоносит, и сквозь траву побеги обвивает виноградная лоза.
Я остановился возле старика, который на одном из участков закладывал грядку зеленого лука. Почва, должно быть, хорошая, потому что земля, казалось, струилась у него из руки как жирный, крупнозернистый нюхательный табак.
ПОРТО, 22 МАЯ 1966 ГОДА
В яркий солнечный день к Генуэзской башне, у которой, как у большинства этих старинных сторожевых вышек, отсутствует вход. Дозорные поднимались в нее по приставной лестнице, которую потом втягивали за собой через бруствер, формой она напоминает бокал, который сперва сужается и потом снова расширяется, образуя талию. Каменные стены вырастают прямо из открытой скалы. Они образуют единое целое, как если бы холм увенчали короной. Блоки скреплены надежным строительным раствором, о чем свидетельствует низвергнутый вниз тесаный камень с остатками креплений на стыке.
Ни на одном из островов Средиземного моря, даже на Балеарах и Родосе, я не видел такого богатого и пышного цветения macchia. Бесчисленные цветки, белые и желтые нивяники[303], некоторые из которых почти древовидные, ежевика, мак, ромашка, дрок, белый и красный ладанник[304], и на террасах издалека заметные каскады розовой герани[305]. Все они открылись и распустились, обратившись к солнцу. Круглые шапки цветов явно подражают ему. Чем их считать — зеркалами или символами великого светила? Признак радости или служения — их поворачивание по солнцу?
