Менахем Бегин - В белые ночи
В военторге, предназначенном только для военнослужащих, тоже имеются товары, которых простые граждане в плаза не видят. Черный рынок частично существует и за счет военторга.
Свободный колхозный рынок открыт перед всеми гражданами. Здесь можно достать различные продукты питания. Иногда муку, иногда овощи и фрукты с приусадебного участка колхозника. Зато цены здесь в несколько раз выше государственных. Не каждый рабочий может себе позволить делать покупки на колхозном рынке, особенно в период, когда цены на товары беспрерывно растут — то из-за сниженного предложения, то из-за повышенного спроса, вызванных войной, массовой мобилизацией и наплывом беженцев.
Для простых смертных — рабочих и людей умственного труда — существует обычная сеть магазинов, в которых очень мало что можно купить по дешевым государственным ценам, в основном хлеб.
Итак, верх социальной пирамиды в России — это НКВД с его спецторгом; в самом низу — серая масса трудящихся; на промежуточных ступенях — партийные и правительственные работники. Деление общества — с точки зрения снабжения основными продуктами, пожалуй, — является основным и решающим. Если судить по денежным доходам, что также важно, на высшую ступень пирамиды поднимаются люди, поставляющие народу развлечения: певцы, музыканты, актеры, писатели и другие деятели искусств. У каждого слоя свой рынок, у каждого класса — свой привилегии.
Различия между отдельными слоями населения в России не похожи на различия в других странах, где в основе лежит частная собственность на средства производства. В капиталистических странах основой является имущество; в Советском Союзе — должность в аппарате власти. В России нет огромных количественных различий (характерных для других стран) между владельцами акций крупной компании и простыми рабочими или служащими. Отсутствием этих различий гордится каждый советский человек, даже те из них, кто помнит еще дореволюционные годы. Не раз мне приходилось слышать:
— Видите этот большой завод? Он не принадлежит никакому фабриканту!
Никогда не скажут: «Завод принадлежит нам»; иногда можно услышать: «Завод принадлежит государству», но обычно довольствуются отрицанием факта принадлежности, и этим очень гордятся. Самые существенные различия между классами в России не количественные, а качественные.
Различие между поглощающим вкусные блюда и утоляющим голод самой простой едой — количественное; различие же между сытым и голодным — качественное. Различие между человеком, у которого пять костюмов, и человеком, у которого один костюм, — количественное; различие между прилично одетым человеком и человеком в лохмотьях — качественное. Различие между человеком, у которого три пары ботинок, и человеком, у которого одна пара, — количественное; различие между обутым человеком и босым — качественное. В России я видел в основном качественные различия. Я видел людей сытых и голодных, одетых прилично и одетых в тряпье, обутых и босых. Существование больших количественных различий несправедливо, но во сто крат страшнее качественные различия между людьми.
Мне могут напомнить, что я был в России в годы войны и нельзя сравнивать условия жизни в военные годы с условиями мирной жизни. Это утверждение неверно. Я видел не только беженцев и вчерашних арестантов; я знакомился с образом жизни советских граждан в местах их постоянного проживания. Поток беженцев не всегда приносил им убытки; напротив, местные жители часто были рады купить у беженцев рубашку, пальто или пару ботинок. Я спрашивал, отличалось ли снабжение основными товарами в довоенное время от нынешнего. Отличалось, — отвечали мне, — но не очень. У нас всегда была нехватка товаров, но мы этого не стыдимся. Подобные утверждения я слышал много раз, и они очень не похожи на заявления советских солдат, служивших в Вильнюсе и Каунасе. Те обычно говорили: «У нас все есть. Хочешь спички?.. У нас все есть». Но в Вильнюсе я слышал также рассказы парикмахеров о трудовых лагерях.
Самая характерная отличительная черта советского общества — экономическое превосходство сотрудников НКВД. На них всегда чистые новенькие мундиры или элегантные гражданские костюмы. Сапоги или ботинки начищены до блеска, продукты питания и товары они получают в спецторге. Перемены в иерархии власти, о которых рассказал мне Гарин, нашли отражение и в экономике. При Ленине секретная служба была орудием в руках правящей коммунистической партии; в то время не было спецторга. При Сталине компартия стала орудием в руках НКВД, и возник спецторг.
Но неужели в Советском Союзе не завидуют привилегированным? А если эта естественная и справедливая зависть голодных и босых существует, почему она не находит выражение и выход, как в других странах, где имеются качественные различия между отдельными слоями населения?
Ответ на этот вопрос дает деятельность НКВД. Ему удалось жестоким террором убедить советских граждан в полной безнадежности и бесполезности любой попытки воспротивиться приказам властей и существующему порядку. Ему удалось вселить страх в сознание граждан. Это не просто страх перед властями и наказанием. Это страх перед катастрофой. Страх перед появлением зеленых фуражек напоминает страх человека, повисшего над глубокой темной пропастью.
В России существует глубокая классовая зависть, но если в других странах зависть часто превозмогает страх, то в Советском Союзе страх всегда пересиливает зависть.
В Советском Союзе нет экономического равенства, обещанного коммунизмом, но в царстве НКВД существует одно равенство: равенство страха.
23. ОЧЕРЕДИ
«Что дают?» — этот вопрос несется по просторам Советского Союза, из одного конца страны в другой. Советский гражданин никогда не спросит: «Что продают?» Он спрашивает: «Что дают?» — и, получив ответ, становится в конец очереди, и если очень повезет, то после долгого, утомительного стояния он купит на свои деньги то, «что дают». Некоторые даже не задают обычный вопрос и, увидев длинную очередь, занимают место в хвосте. В конце концов выясняется, что это очередь не за хлебом или мылом, а за квитанциями на… дезинфекцию.
В Джизаке я познакомился с еврейкой, у которой муж был русский. У нее было лицо ангела, но судьба обошлась с ней очень жестоко. В результате аварии у нее оказались парализованы обе ноги, и она на всю жизнь была прикована к инвалидной коляске. Ее муж, молодой, энергичный, высокий и красивый человек, был ей предан всей душой. Детей у них не было, и мужу приходилось после работы до поздней ночи простаивать во всевозможных очередях.
