Эрнст Юнгер - В стальных грозах
Утренние часы 26-го были заполнены ураганным огнем невероятной силы. Наша артиллерия в ответ на взмывающие вверх сигналы заградительного огня также удвоила свою ярость. Каждый лесной участок и каждая изгородь были нашпигованы орудиями, которые обслуживали наполовину оглохшие канониры.
Поскольку возвращавшиеся раненые давали об английской атаке неясные и преувеличенные показания, то меня и еще четверых из моей роты в 11 часов послали на передовую для проведения точной разведки. Мы пробирались сквозь сильнейший огонь. Навстречу нам шли многочисленные раненые, среди них – лейтенант Шпиц, командир двенадцатой, раненный в колено. Уже перед штольней командира боевых отрядов мы попали под прицельный минометный обстрел, бывший знаком того, что враг вклинился в нашу позицию. Это подозрение мне подтвердил майор Дитлайн, командир третьего батальона. Я застал этого престарелого господина как раз в тот момент, когда он вылезал из своего на три четверти затопленного блиндажа и выуживал из слякоти упавшую туда пенковую трубку.
Враг проник на переднюю линию и занял холм, с которого мог обстреливать важную долину Паддебаха, где находился командир боевых отрядов. Отметив это изменение ситуации красным карандашом на карте, я отправился со своими людьми в длинный путь по болоту. В бешеной спешке мы перепрыгивали с одной кочки на другую, после чего уже медленнее двинулись к Нордхофу. Справа и слева в болото шлепались снаряды и швыряли вверх огромные, сопровождаемые тучами осколков горы болотной грязи. Нордхоф обстреливали фугасами, и нам пришлось преодолевать его прыжками. Эти штуковины действительно разрывались с особой злостью и оглушительным треском. Они приближались группами через малые промежутки времени. Каждый раз нужно было быстро перепрыгивать через очередной участок местности и затем пережидать в воронке следующие удары. В краткие интервалы между первым далеким завыванием и близким взрывом воля к жизни обострялась особенно болезненно, так как телу оставалось только беспомощно и покорно ожидать своей судьбы.
К тяжелым снарядам примешивалась шрапнель; один такой выброс разрядился между нами целой очередью хлопающих залпов. Одному из моих спутников шрапнелью задело задний край каски, и он повалился наземь. Потеряв на какое-то время сознание, он все же поднялся и побежал дальше. Местность вокруг Нордхофа была покрыта уймой изуродованных трупов.
Поскольку свою службу наблюдателей мы справляли с большим усердием, то частенько заглядывали в места, которые прежде были недоступны. Так, нам удалось подсмотреть то запретное, что совершалось на поле боя. Повсюду мы сталкивались со смертью; казалось, что в этой пустыне нет больше ни единой живой души. В одном месте, за разодранной изгородью, лежала группа тел, покрытых еще свежей землей, засыпавшей их после взрыва; в другом, рядом с воронкой, откуда еще струился ядовитый запах оставшихся после взрыва газов, лежали, распластавшись, двое связных. Множество трупов было разбросано по небольшой поверхности: команда подносчиков, попавшая в самый центр огневого вихря, или же заблудившийся резервный взвод, нашедший здесь свой конец. Мы появлялись здесь, единым взглядом окидывали тайны этого уголка смерти и снова исчезали в дыму.
Благополучно преодолев сильно обстреливаемое пространство за улицей Пасхендале-Вестрозебеке, я отчитался перед полковым командиром.
На следующее утро уже в 6 часов, получив задание определить, может ли полк связаться с другими подразделениями и в каком месте, я был послан на передовую. По дороге я встретил фельдфебеля Ферхланда; он нес приказ восьмой роте двинуться на Гудберг и закрыть брешь, если таковая имеется, между нами и соседним полком слева. Чтобы поскорей исполнить данное мне поручение, я счел самым разумным присоединиться к Ферхланду, После долгих поисков мы нашли командира восьмой, моего приятеля лейтенанта Теббе, в необжитой части изрытой воронками местности, неподалеку от связной вышки. Задание произвести такое заметное передвижение средь бела дня не вызвало у него большой радости. Во время этой немногословной беседы, скованной несказанной скукой утренне-белесого, изрытого воронками поля, в ожидании, когда соберется вся рота, мы выкурили по сигаре.
Пройдя несколько шагов, мы попали под прицельный огонь пехоты, исходящий от расположенных друг против друга высот, и должны были поодиночке перебегать от воронки к воронке. Когда мы переправлялись через следующий склон, огонь стал таким плотным, что Теббе решил, воспользовавшись покровом ночи, переждать его в воронках. Куря сигару, с величайшим хладнокровием он обошел весь участок, распределяя людей по отделениям.
Я стал продвигаться дальше, чтобы определить величину бреши, и на мгновение задержался в воронке Теббе. Вражеская артиллерия в наказание за смелый переход тут же начала обстреливать эту полосу. Осколок снаряда, угодивший на край нашего убежища и забросавший карту и глаза глиной, заставил меня подняться. Я попрощался с Теббе и пожелал ему удачи в последующие часы. Вослед он прокричал: «Господи, помоги дожить до вечера, а утро придет и так!»
Мы осторожно двигались по проверенной долине Паддебаха, прячась за купами обстреливаемых черных тополей и используя их стволы в качестве мостов. Время от времени кто-нибудь проваливался по самые бедра в болото и, если бы не приклады, которые протягивали товарищи, наверняка бы утонул. Ориентиром я выбрал группу людей, стоявших вокруг бетонированного блиндажа. Впереди, в том же направлении, четверо санитаров тащили носилки. Озадаченный этим наблюдением, – то есть тем, что раненого несли на передовую, – я посмотрел в бинокль и увидел ряд фигур в хаки и в плоских касках. В этот момент затрещали первые выстрелы. Поскольку укрыться было негде, мы помчались назад, пока снаряды вокруг плюхались в болотную грязь. Гонка по болоту была в высшей степени утомительной, но, побегав так в качестве мишеней и совершенно выдохшись, мы снова обрели прежнюю прыть, получив хорошую порцию осколочных фугасов. По крайней мере, окутав чадом, они скрыли нас из виду. Самым неприятным в этой гонке была перспектива из-за малейшего ранения тут же превратиться в болотный труп. Кровавые ручейки, стекавшие по воронкам, ясно говорили о том, что здесь пропал не один человек.
Смертельно измученные, мы достигли боевой позиции полка, где я отдал свои записи и доложил о положении дел.
28 октября нас снова сменил Баварский резервный 10-й полк, и мы, постоянно готовые к нападению, разместились в деревнях за линией фронта. Штаб отправился в Мост.
Вечером в прекрасном расположении духа мы снова сидели в помещении заброшенного кабачка и праздновали повышение по службе и помолвку лейтенанта Цюрна, только что вернувшегося из отпуска. В наказание за свое легкомыслие на следующее утро мы были разбужены ураганным огнем чудовищной силы, который, несмотря на удаленность, выбил у меня оконные стекла. Сразу же была объявлена тревога. Прошел слух, будто противник, воспользовавшись все еще не затянутой брешью, проник в пространство слева от полковой позиции. Я провел день в ожидании приказов у наблюдательного пункта главного командования армии, местность вокруг которого находилась под слабым рассеянным огнем. Легкий снаряд влетел в окно барака, и из него выскочили трое раненых артиллеристов, осыпанных кирпичной мукой. Другие трое, уже мертвые, лежали под развалинами.
