Юрий Сушко - Марина Влади, обаятельная «колдунья»
ЦРИА же, со своей стороны, обязуется:
а) предоставлять автору и его жене Марине Влади 50 %-ную скидку с основного тарифа при полетах по внутренним и международным линиям Аэрофлота».
«Автора и его жену», прежде всего, конечно, интересовали рейсы Москва — Париж — Москва. Тем более что за год до этого были удовлетворены заявления сначала Марины, а потом и Высоцкого в МВД СССР относительно получения разрешения на многократные поездки по данному маршруту. Поскольку в написании подобных челобитных они талантом не отличались, друзья помогли.
«… от гр-на Высоцкого B.C.
Я женат на гражданке Франции Де Полякофф Марине Влади — известной французской киноактрисе. Мы состоим в браке уже 7 лет. За это время я один раз в году выезжал к жене в гости по приглашению. Моя жена имеет возможность приезжать ко мне всегда. Ей в этом содействуют советские организации.
Приезжая ко мне, она отказывалась от работ и съемок, оставляла детей в интернатах, а когда была жива мать, то с матерью. Теперь положение изменилось. Моя жена должна много работать, и детей оставлять не с кем. Всякий раз, когда у нее трудное положение, естественно, необходимо мое присутствие у нее, а я должен и могу бывать у нее после длительного оформления и один раз в год (максимум два в году).
Я не хочу переезжать на постоянное жительство во Францию — этот вопрос окончательно решенный, а жена моя является, кроме всего, видным общественным деятелем — она президент общества Франция — СССР и приносит большую пользу обеим странам на этом посту…»
«Elles deux» — «Их двое»
— A что, мадам из Парижа приехали? — Любимов был вымотан после репетиции, но держался, как всегда, молодцом.
— Не знаю, Юрий Петрович, — отозвался художник Давид Боровский. — Кажется, Володя что-то такое говорил. Но я особо не прислушивался.
— Нет, вы обратили внимание, как он сегодня работал?! Выкладывался полностью, не спорил, не ерничал, был собран. Сегодня я Высоцким очень доволен. Только вы уж, Давид Львович, пожалуйста, ему мои слова не передавайте…
— Конечно, Юрий Петрович.
— А вы знаете, в чем секрет? Потому что он был свеж, здоров и не на похмелье. Может же он бросить, когда Марина приезжает! А так — что, не может?! Ерунда все это!
Боровский усмехнулся:
— Мне помнится, вы Марину как-то иначе использовали.
— То есть?
— Ну, когда мы готовили «Гамлета», у меня создалось впечатление, будто вы на репетициях Володю нарочно поддразнивали, задевали и так резко критиковали, когда в зале присутствовала Влади. И не только я это, кстати, заметил. Вот Алла мне тоже говорила, что вы тогда умышленно провоцировали Высоцкого при жене, чтобы растормошить в нем темперамент, злость и эмоциональность. Будете отрицать?
— Не буду! — Любимов махнул рукой. — А как иначе я мог тогда разбудить этого еще не родившегося «принца Датского»?.. Вот вы знаете, как Станиславский работал с Михаилом Чеховым? Тогда послушайте…
Действительно, случалось, Марину использовали и в качестве «неотложки», «Скорой помощи», «спасательного круга», когда Высоцкий оказывался не в форме. Ее разыскивали, звонил Сева Абдулов или кто-либо другой из особо доверенных людей — и она, как говорится, с поднятой ногой уже в аэропорту, а там хоть пой «Который раз лечу Москва — Одесса…». «Надо будет ему подсказать слова подправить», — накручивала себя злющая Марина, отвернувшись от всего мира к окну иллюминатора.
Поначалу к его алкогольным проблемам она относилась более-менее терпимо. Думала, что все это можно вылечить, что все это как-то само собой пройдет, что ситуацию можно контролировать. Ведь был же на самом деле такой эффект, подтверждал Дыховичный, Марина приезжала — и он прекращал пить.
Ее жизнь была подстроена под него.
Когда в Прибалтике под угрозой срыва оказались съемки фильма «Четвертый», Влади в пожарном порядке вызвали из Парижа. Она примчалась и принялась отпаивать, выхаживать, выручать его и, стало быть, всю киногруппу. Приводила его в норму известными только ей способами и средствами, а потом сообщала режиссеру, когда за ним можно присылать машину…
Но постепенно (люди пьющие весьма изобретательны) Владимир адаптировался и стал от нее бегать, скрываться… И Марина перестала приезжать каждый раз, когда он запивал. Просто звонила московским друзьям и говорила: «Сделайте что-нибудь. А когда он начнет „выходить“ — я приеду». И тогда жены и подруги близких людей брали над ним «шефство». Когда он пил, Марина просто видеть его не могла, презирала…
Во время одного из очередных Московских кинофестивалей буквально перед официальным приемом Высоцкий оказался, мягко говоря, далеко не в лучшем состоянии, и показываться на людях ему было противопоказано. Но появляться на приеме почетной гостье фестиваля в одиночестве было не к лицу Владимир призвал на выручку друга детства — Анатолия Утевского: «Толян, помогай. Тебе одному я могу доверить жену». В роскошном зале гостиницы «Россия» Марина, пряча глаза в букет цветов, чуть не плакала: «Я так хотела сегодня быть вместе с ним, быть в этом зале вдвоем с Володей, а он…»
Но затем начинались светлые, «сухие» периоды благополучия, покоя и небывалого творческого подъема. Испытывая вину и искреннее раскаяние, он в сумасшедшем темпе наверстывал упущенное, словно замаливая свои прошлые грехи. Марина вспоминала бабушкины рассказы о дедовых загулах, ее казавшиеся девчонке смешными сетования на несчастную женскую долю и наставления насчет креста, который следовало безропотно нести. И, следуя советам, прощала все свои обиды.
Марина спасала его, продлевала ему жизнь. Об этом в один голос говорили друзья: «Если бы не она, он ушел бы намного раньше. Мы-то знаем… Если бы не Марина, не любовь к ней, Володя мог бы давно покинуть этот свет… Благодаря этой любви замедлял временами сумасшедший темп жизни и, может быть, поэтому прожил больше лет, чем было написано ему на роду… Именно она, Марина, вселяла в него силы, стремления, желание петь и любить. Попросту говоря — жить!» — твердили они чуть не в унисон.
Она сразу поверила в гемосорбцию — новейший метод внепочечной очистки крови, хотя некоторые медики отговаривали, считая, что это слишком сильный удар по сердцу. «Но она же железная, — сочувствовал своему другу Эдуард Володарский, — солдат, а не баба».
Однажды Марина чуть ли не силой потащила Высоцкого к прибывшему в Париж наставнику далай-ламы — нет, бесполезно, нулевой эффект. А после совместного с Владимиром «культпохода» к модному психоаналитику вернулась домой вся в слезах. Позвонила Одиль, нажаловалась: «Представляешь, этот псих, побеседовав с Володей, заявил мне: „Мадам, перспективы вашего альянса довольно мрачны. В представлениях вашего мужа вы являете собой огромную черную тучу“. Какой идиот!!. Сказал, что я „туча“! Ну, скажи, какая же я туча?!.»
