Борис Солоневич - Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба совeтской молодежи)
— А за что мужа-то вашего расстреляли? — с живым интересом спросил Петя. В его тони был какой-то странный деловой оттенок, словно этот вопрос прямо касался его деятельности.
— Чего это, ты, Петя, так сразу про это спросил?
Мальчик понял свою бестактность и покраснел.
— Да нам, вот, пионермастора постоянно говорят, — тихо сказал он, — что классовых врагов нужно расстреливать. Вот, мне и интересно.
— Да что-ж тут скрывать, — устало прошептала старушка. — Муж-то мой священником был. Старый москвич. Знали его и любили, бедняки особенно. Много он добра сделал… Несколько раз уж пришлось посидеть ему в тюрьме, да как-то пока Бог миловал. Да, вот, собрались недавно старые друзья, осенью дело было. Все старики старые. Много лет вместе и горе, и радость делили. Ну, вот, решили они в день убийства Царя панихиду по усопшем отслужить. Каждая душа ведь молитве рада… Но как-то узнали, видно, донесли, хоть на частной квартире панихида была. Арестовали всех… Контр-революционный заговор, сказали… А мой муж и политики-то никогда не касался… Ну, и убили все-таки старика…
Шепот старушки был едва слышен. Мальчик сидел, вытянувшись и не спуская глаз с ее лица. Когда она закончила свой рассказ, он взглянул на меня. В глазах его стоял испуг и недоумение.
— Как же так? — растерянно спросил он. — Да за что?
— Да ты же слышал. Молились за убитого царя.
— Так что-ж тут вредного? — с тем же болезненным удивлением опять спросил он.
— Эх, милый мой, — с неожиданной лаской сказала старушка. — Маленький ты еще. Жизни не знаешь. Тебе бы, вот, все — за что? — скажи. Тут и ответов не напасешься, если подумать, сколько народу-то перебито… Такое уж время.
— Так, как же вы жили все это время?
— Да, вот, перебивалась как-то. Вещи кое-какие продавала на базаре. А потом и это кончилось… Хлебных карточек-то ведь не дают — лишенка, говорят. Сдыхай, значит, с голоду, как собака. А потом, вот, застудилась и слегла.
— Ладно, Софья Павловна. Не унывайте. Мы, вот, сейчас с Петей только на минутку забежали. Я вам сейчас с ним кое-что пришлю, а завтра опять гостей ждите. Я, может быть, и лекарств успею достать.
— А вы разве доктор?
— Скоро, Бог даст, буду доктором. Но мы вас и раньше поставим на ноги…
— Дай вам Бог здоровья, милые мои, — взволнованно прошептала старушка. — Веру вы мою поддержали. Свет, видно, еще не без добрых людей…
Удар по теориям
На ближайшем базаре мне удалось купить у какой-то крестьянки немного вареной картошки и кусок рыбы. Я передал все это Пете.
Уличная торговля в Москве (Земляной вал)
— Ну, катись, дружок, и отдай все это старушке. Завтра, скажи ей, еще принесем.
— Вот это дело! — оживился пионер… — Значит, подмогнем? А то мне страсть как ее жалко. И с чего это ейного мужа шлепнули? А? Неужели так зря людей убивают?
— Сам, Петя, присматривайся. Не верь чужым объяснениям насчет всяких врагов. Верь своим глазам. Сам, вот, видел и слышал, за что старика расстреляли…
Лицо мальчика нахмурилось.
— Да… верно… Сволочей в ЧК, видно, хватает, да и наши пионермастора тоже, видать, гады… Ладно… А старухе-то что сказать — от кого жратва-то эта?
— Да просто скажи — от скаута, дяди Боба.
— Как? как? — мальчик изумленно воззрился на меня… — От скаута, вы сказали?
— От скаута, — улыбнулся я.
— Как же так? — растерялся мальчик. — А я думал…
— Что ты думал?
— Да вот, нам говорили, что скауты вредные, враги, да что их стрелять надо.
— Ну и стреляй. За чем же дело стало?
Пионер посмотрел на меня с чувством удивление и восхищения.
— Так вот какие они, скауты эти! — задумчиво протянул он.
— А ты завтра приди к старушке часов в 6, еще и других увидишь, и девочек тоже. Ты ведь нас не выдашь?
— Ну, вот еще! — Лицо Пети вспыхнуло. — Я - не доносчик какой-нибудь, — негодующе воскликнул он. — И никогда такой сволочью не буду…
— Приятно слышать, дружок. Ну, а пока беги, брат, к нашей старушке…
— А скажите, — нерешительно сказал мальчик, крепко пожимая мне руку. — А скаутов теперь нет?
— Как так нет? А я, например?
— Да нет, не так. А так, чтобы поступить в скауты?
— Нет, брат, так сейчас нельзя. А ты хотел бы?
— Ага. Мне нравится так, вот, бедным помогать…
— А ты не боишься, что другие пионеры донесут?
— Ну, вот еще! Ни черта я не боюсь!
— Молодец! Ну, катись, брат, к нашей бабушке. Она там ведь голодная ждет. А завтра еще потолкуем.
Пятки мальчика мелкой дробью застучали по тротуару.
Москвичи
— Это ты, Серж?
— Я, — глухо донесся голос в телефонной трубке.
— Говорит Борис. Такое дело, Серж. Я сегодня наткнулся случайно на голодающую старуху — жену расстрелянного священника. Дело пахнет могилой; tbc и голод. Нужно помочь.
— Ну, и поможем. Не в первый раз. О чем разговор?
— Как бы договориться с тобой и другими ребятами?
— Да как раз сегодня вечером у меня кое-кто соберется. Ты не свободен?
— Заседание.
— Плюнь и смойся. Тут у нас вроде как праздник. Колич решил жениться. Сегодня, так сказать, предсемейное торжество… Рады будем тебя видеть.
— Для такого случая нельзя не смыться! Приду.
— Ну, вот и точка. Только, вот что, Борис. Захвати, брат, с собой чего-нибудь поесть — сам знаешь, угощать, то нечем. Ну хоть пару кусков сахару и хлеба.
— Есть, есть.
— Ты, я знаю не обидишься. Сам знаешь — «райское житье».
— Ну, конечно. Так я буду после 9.
— All right.
Бойцы армии молодежи
Сережа был одним из старших по положению московских скаутов, хотя никогда и не стремился к «высшим постам».
— Интересней всего быть патрульным, ну, на крайний случай, Начальником Отряда, — говорил он. — Это, вот, действительно, творческая интересная работа. А остальное все — это пустое начальствование.
Но после Sturm und Drang Period'a, после отхода в сторону многих наших старых скаутских деятелей, он автоматически оказался центром «содружества старых братьев костра», как называли себя московские скауты в подпольное время.
Несменяемый секретарь его старого отряда, Рима, теперь была его женой, а сам Сережа числился молодым ученым. Его математические и астрономические иcследование обещали ему блестящее будущее, и все мы шутя звали его «ученой крысой» за его усидчивость и настойчивость в кабинетной работе…
* * *В квартире Сережи, состоящей только из одной маленькой комнатки, было шумно и весело.
Сам хозяин, низкий, коренастый, с обычно суровым строгим лицом, теперь улыбался своей тонкой и умной улыбкой.
