Владимир Семёнов - Трагедия Цусимы
«Иметь в виду, что эскадре можно оставаться в Порт-Артуре лишь до того времени, пока она в нем в безопасности. В противном случае — заблаговременно выйти в море и, не вступая в бой, если окажется это возможным, проложить себе путь во Владивосток» («Русская Старина» за апрель и май 1907 г. «Порт-Артурская эскадра накануне гибели». — Беломора.).
Разве такую «директиву» можно назвать категорическим требованием решительных действий? Да тут, на случай поражения, что ни слово, то путь отступления для приказывающего и ловушка для исполнителя! Особенно талантливо помещена фраза — «если окажется это возможным». — К чему отнести ее? — к возможности избежать боя или к возможности пройти во Владивосток?
25 июля, можно сказать, отметило собою начало конца Порт-Артура. Это был день первой бомбардировки с суши. Стрелять начали в 11 ч. 35 мин. утра. Как тотчас же выяснилось — по осмотру неразорвавшихся снарядов, — работала батарея из 120-мм пушек. Очевидно, японцы воспользовались опытом Англо-бурской войны и, в ожидании прибытия настоящей осадной артиллерии, пустили в дело морские орудия этого калибра, поставив их на полевые лафеты. (Любопытный вопрос: были ли сделаны эти лафеты наскоро или они были заготовлены еще до войны?) Стреляли не равномерно, а с перерывами, группами в 7–8 выстрелов. Первая серия легла вся на главной улице Старого города, близ портового лазарета; вторая — несколько западнее, на каботажной набережной, поражая находившиеся здесь склады угля; третья на портовой площадке у адмиральской пристани, чуть восточнее которой стоял «Цесаревич». К нему-то, видимо, и подбирались! По счастью, удачным оказалось только одно попадание: снаряд разрушил на «Цесаревиче» рубку беспроволочного телеграфа, в которой был убит минер-телеграфист, а осколками легко ранило в ногу командующего эскадрой, контр-адмирала Витгефта. Около часу дня огонь был перенесен в проход и велся, как и раньше, сериями в 7–8 выстрелов, и как бы уступами от S k N.
Не скрою, что, наблюдая с мостика за снарядами, разрывы которых образовывали ломаную линию, в общем направлявшуюся к месту стоянки крейсера, — на сердце было жутко… Но именно жутко, а не страшно. Для людей обстрелявшихся, твердо знавших, что «не всякая мина — в бок, не всякий осколок — в лоб», это была своего рода азартная игра, где ставкой являлась жизнь.
Быть убитым при бомбардировке — шанс еще меньший, чем взять на номер в рулетке, но как в игре у новичка дух захватывает при мысли, что он может одним ударом выиграть чуть ли не состояние, так на войне, в первом бою всякий готов считать себя заранее намеченной жертвой первого выстрела. Потом это проходит. Игра делается игрой.
В этой игре с одинаковым азартом принимали участие и офицеры, и нижние чины, упорно, несмотря на запрещение, выползавшие наверх «посмотреть».
Хорошо стреляют! и главное — в системе! — докторальным тоном заявлял старший артиллерист, протирая стекла бинокля.
Ого! эта серия, кажется, через нас! Смотрите! Смотрите! Перелет и порядочно вправо. То же, но ближе. Третий — почти у правой крамболы…
Черт возьми! Ну-ка!.. Следующий?..
Несколько секунд глубокого молчания (словно когда кружится и постукивает шарик по ребрам колеса рулетки)… Снаряд падает и рвется о воду, близ левой раковины, осыпая борт и палубу осколками.
— Недохватило! — Чуть-чуть не считается! — На этот раз пронесло! — раздаются кругом восклицания, в которых звучит беспечность, почти самодовольство, даже дерзкая насмешка над неудачей врага, над самой судьбой, которая промахнулась, и… чувствуется такое облегчение… словно человек, неожиданно окунувшийся в воду с головой, вдруг вынырнул и вздохнул всей грудью.
Следующие снаряды той же серии дают систематически увеличивающиеся недолеты, отходящие влево.
Ко мне подходит командир и недовольным тоном замечает, что с «Цесаревича» дважды сигналили — «лишним не быть наверху», а у нас на палубе «целый базар»… Он и сам хорошо сознает силу того побуждения, которое гонит людей наверх: им, уже изрядно обстрелянным, легче вести игру в открытую — видеть и слышать, — чем сидеть без всякого дела внизу и ждать, когда «она» свалится на голову.
— Вы бы для них что-нибудь придумали… — говорит он примирительно, — занятие какое-нибудь, что ли?..
Мне в голову приходит счастливая идея, и вот — в шпилевом отделении, по условиям данного момента наиболее прикрытом, — устраивается литературное утро. Мичман Щ., талантливый чтец, своим искусством доставивший команде в тоскливые дни осады немало светлых минут, садится читать «Сорочинскую ярмарку».
Известие распространяется по крейсеру; верхняя палуба быстро пустеет, и скоро через фор-люк начинают доноситься взрывы дружного смеха, так странно звучащие среди резкого, металлического лязга рвущихся снарядов неприятеля и глухого гула ответных выстрелов с нашей стороны…
Я спускался туда раза два-три, и по чести скажу — у них было превесело!..
Наблюдая за бомбардировкой, нельзя было не отметить явления для нас весьма благоприятного: стреляли хорошо, но трубки снарядов были неважные. Я тщательно проследил, записывая в книжке, десять серий, снаряды которых ложились на берегу, т. е. при падении ударялись о грунт, и, несмотря на это, из общего числа 76 — не разорвалось 32 (Впоследствии, во время самой войны, японцы устранили этот недостаток, и их снаряды рвались великолепно. (См. «Бой при Цусиме».)).
Стрельба продолжалась весь день. На нее отвечали и с сухопутного фронта и с броненосцев, но проклятая батарейка была так хорошо замаскирована, что сбить ее никак не удавалось.
В 7 ч. вечера пошел дождь, скоро превратившийся в ливень, который с небольшими перерывами продолжался до 11 ч. вечера.
Перед закатом солнца японцы сосредоточили свой огонь на нашем правом центре, а затем, вероятно думая воспользоваться ненастьем, повели на него энергичную атаку. Звуки орудийных выстрелов слились в беспрерывный гул. С фортов светили прожекторами, пускали светящиеся ракеты.
В тот же вечер (мы стояли в проходе на сторожевом посту) пришлось наблюдать любопытное зрелище, так и оставшееся неразъясненным.
Около 11 ч. 25 мин. в море, на SO, милях в 8—10, показался огонек, чрезвычайно быстро превратившийся в огромное пламя, окутанное облаками дыма. Очевидно, горело какое-то судно. В то время как мы, тщательно осматривая горизонт, пытались разгадать, что случилось, — значительно правее пожара, почти на S, блеснул яркий свет, а через несколько секунд донесся глухой удар, точно при взрыве… Это было мгновенное видение, однако же наблюдавшееся десятками людей. После того, как ни вглядывались в этом направлении, как ни прислушивались, — мрак и тишина… Зато на SO пожар все усиливался. Неизвестный корабль горел так ярко, что даже тучи над ним окрасились в багровый цвет. Сам ли он продолжал двигаться, или его постепенно подносило приливным течением — но расстояние явственно уменьшалось.
