Владимир Войнович - Замысел
– Не говори глупости! – возмутилась тетя Аня. – Ты разве не знаешь, что эти мерзавцы никогда никого не выпускают.
– Ну как же, – сказала бабушка, – ведь теперь ясно, что он был прав.
– Тем более, – сказала тетя. – У этих мерзавцев больше всех виноват тот, кто больше всех прав. А каждого самоубийцу они ненавидят за то, что, наложив на себя руки, он от них уходит и они ничего ему уже сделать не могут.
Война
День 22 июня был очень жаркий, и мы все, кроме бабушки, то есть отец, тетя Аня, дядя Костя, Сева, Витя и я, поехали на остров Хортица купаться. Тогда Днепр был еще полноводным и прозрачным, светлый песок не замусорен, и дно мягкое, но не вязкое. Все было бы хорошо, но из-за жары нам пришлось переместиться к кустам, там меня стала грызть мошкара, я поднял скандал, и, кажется, из-за этого мы вернулись домой раньше обычного. Дома встретила нас бабушка с мокрыми глазами.
– Что случилось? – спросила ее тетя Аня.
– Война, – сказала бабушка и зарыдала.
Я удивился. Что за горе? Война, как я видел ее в кино, это дело хорошее, это интересно, это весело: кони, сабли, тачанки и пулеметы. Музыка играет, барабаны бьют, красные стреляют, белые бегут.
Уже во второй половине того же дня взрослые вышли с лопатами копать по всему городу щели – так назывались траншеи для укрытия от бомбежек. Всем было приказано оклеить окна полосками бумаги, которые, как предполагалось, в случае бомбежки защитят окна от взрывной волны.
– Какой идиотизм! – сердилась тетя Аня. – Какие бомбы? Где Германия и где мы? Эти мерзавцы опять выдумывают всякие небылицы, чтобы пугать народ.
Всюду исключительные строгости насчет светомаскировки. Когда нет тревоги, светом пользоваться можно, но только при очень плотно зашторенных окнах.
Специальные дружинники ходят вдоль домов, следя, чтобы ни малейший лучик света не просочился наружу. Говорят, что милиционеры, видя свет, тут же стреляют по окнам.
В разных частях города появились грузовики с установленными на них зенитными батареями, мощными прожекторами и звукоуловителями, похожими на огромные граммофоны.
Чуть ли не на следующую ночь загудели сирены, и знакомый голос диктора объявил воздушную тревогу, теперь не учебную. Мы с бабушкой были отправлены в бомбоубежище, а остальные члены семьи укрылись в щелях.
Бомбоубежище – подвал соседнего дома. Там куча мала: старики, старухи, дети и инвалиды. Все, как и раньше, пришли с одеялами и подушками, а иные с прочим скарбом. Тесно, шумно и весело.
Насколько я помню, никаких звуков снаружи слышно не было, поэтому дальнейшее произошло неожиданно. Сначала погас свет, потом секунда тишины и оглушительный взрыв, от которого пол под ногами закачался и с потолка что-то посыпалось. Кто-то громко закричал. Заплакали маленькие дети. Я услышал тревожный голос бабушки:
– Вова, Вова, где ты?
Наконец она нашарила меня в темноте, прижала к себе, стала успокаивать:
– Не бойся, нас не убьют.
А я вовсе и не боялся. Я даже и не думал, что меня можно убить. Побить – да. Но убить? Меня? Да разве это возможно?
Как ни странно, тревога кончилась скоро, и нас стали по очереди выводить из бомбоубежища. Кто-то освещал синим фонариком выщербленные ступени и сверкающий свой сапог.
На улице было достаточно светло, потому что стояла полная луна и на Запорожстали опять выливали шлак.
Дома нас ждал сюрприз. Все окна в нашей квартире были выбиты, стекла разлетелись по всему полу, и багровое зарево отражалось кусками.
– Ну вот, я же говорила, что эти бумажки ни от чего не спасут, – сказала тетя Аня, хотя раньше она, кажется, говорила что-то другое.
Вернулся откуда-то дядя Костя и сказал, что света во всем поселке нет и сегодня не будет, потому что бомба перебила высоковольтную линию. А кроме того, она попала в детский сад и там убила сторожа и собаку. Детей там, слава Богу, не было.
Кое-как сгребли стекло в угол, легли спать.
Утром я проснулся оттого, что меня кто-то тряс за плечо. Я открыл глаза и увидел военного, который говорил мне:
– Вова, вставай!
Я решил, что он мне приснился, и попытался от него отвернуться, чтобы сменить этот сон на другой. Но военный был настойчив, я в конце концов пришел в себя и увидел, что это мой папа.
– Вова, – сказал он. – Мы с тобой опять расстаемся. И, может быть, надолго. Я ухожу на войну.
И тут я понял, что война не такая уж веселая штука, как казалось недавно. Я прижался к отцу и сказал:
– Папа, не уходи. Не надо. Я не хочу больше жить без тебя.
Я уткнулся лбом в пряжку его ремня и заплакал.
Как овдовела Аглая Ревкина
В среду 29 октября 1941 года немцы вплотную подошли к Долгову, и от окраины были слышны уже пулеметные очереди. Сержант НКВД Свинцов только что вывез Чонкина из тюрьмы, откуда же своим ходом вышел бывший секретарь райкома Ревкин в стоптанных солдатских бутсах без шнурков и в синем ватнике, надетом на голое тело, без пуговиц, но подпоясанном шпагатом. Его никто не задерживал, поскольку и охрана, и администрация были уже в бегах.
Ревкин шел не один. Он вел на веревке Зорьку, корову начальника тюрьмы Курятникова, с которой последние дни опять сидел вместе в одной камере. Чем очень пользовался, отсасывая у нее молоко (а она питала к нему определенную нежность, очевидно, считая его теленком).
Ревкин медленно шел неизвестно куда, когда на пахнущей дымом улице Поперечно-Почтамтской его встретила жена Аглая, с папиросой в зубах, в кожаной распахнутой куртке, в хромовых сапогах и в берете с подобранными под него волосами. Аглая торопливо толкала перед собой двухколесную тележку, на которой аккуратно были уложены десятка два перевязанных шпагатом газетных свертков, каждый размером в буханку хлеба, тракторный аккумулятор, два телефонных полевых аппарата, катушка с кабелем и другая катушка с кабелем потолще. Ревкину Аглая не удивилась и не обрадовалась. Даже не поздоровалась, а, жуя папиросу, спросила:
– Ты куда?
– Туда, – сказал Ревкин и показал подбородком вперед.
– Брось корову, пойдем со мной! – приказала Аглая, и он ей немедленно подчинился. Ему было все равно, куда идти и что делать.
Теперь они толкали тележку вдвоем. Корова, не зная, куда податься, плелась за ними и волочила в пыли веревку. Пока из своей избы не выскочила худосочная старушенция, которая, сообразив, что корова как бы ничья, не перехватила ее и не утащила к себе. Аглая по дороге объяснила Андрею Еремеевичу, что есть приказ перешедшего в подполье обкома немедленно взорвать Долговскую электростанцию. Газетные свертки – это динамит. Два присланных с динамитом минера сбежали, но перед тем, как сбежать, успели объяснить Аглае, как из этих кусков сложить адскую машину и как ее привести в действие.
