Дмитрий Жуков - Русские писатели XVII века
Русские войска вошли в город. Были разрушены иезуитские костелы, католические монастыри, униатские церкви.
Перепуганный студент бежал из Вильны на другой же день.
Царь Алексей Михайлович находился в это время в 50 верстах от Вильны, в селении Крапивне, когда прискакал к нему гонец с радостным известием о взятии города. Уже 31 июля Алексей Михайлович въехал в литовскую столицу. Полоцк был занят русскими войсками 29 июня 1654 года. Вернувшись в свой родной город, Самуил встал перед дилеммой — или вступать в ряды войска (московские воеводы усиленно набирали новых воинов взамен выбывших — битвы еще продолжались!), или искать такую защиту, которая надежно охранит его от превратностей судьбы и даст возможность заняться своим любимым делом. Что делать, к кому обратиться за советом?
Самуил застал в Полоцке подлинное возрождение: обрадованные приходом русских войск, полочане дружно восстанавливали разрушенные оборонительные сооружения, уничтожали следы недавних боев и пожаров. Только и было разговоров, что вернулись их братья по крови и вере, что окончилось лихое время католического господства.
Взятие Полоцка, главного города Полоцкого воеводства, оказало существенное влияние на весь дальнейший ход военных действий, ибо русские войска перерезали коммуникации противника по Западной Двине. Русское правительство поспешило высказать свое милостивое отношение к полочанам. В грамоте царя Алексея Михайловича полоцким мещанам от 7 сентября 1654 года говорится о том, что когда русские войска под руководством боярина и воеводы Василия Петровича Шереметева пришли под Полоцк, то посадские люди Федор Сатковский, Василий Ульский, Козьма Федоров и другие помогли русским войскам войти в Полоцк и освободить его от польских захватчиков. Царь разрешает им за это беспошлинную торговлю в Полоцке, дарует ряд льгот и призывает верно служить Русскому государству. Узнав о таких милостях, игумен полоцкого Богоявленского монастыря Елисей обратился к царю с просьбой приписать к монастырю насильно отнятые у него католиками деревни и заодно отдать монастырю пустые дома сбежавших в Польшу «латинян» Каспара Глятвича и других. Грамотой от 3 марта 1655 года царь утвердил право монастыря «владети в век неподвижно» новыми землями и домами.
Игнатий Иевлевич стал с 1656 года игуменом монастыря Богоявления после Елисея. Поставление Игнатия Иевлевича в игумены, как об этом свидетельствует его письмо к Федору Михайловичу Ртищеву, не обошлось без содействия как последнего, так и А. Л. Ордина-Нащокина. Одновременно с этим полоцким и витебским епископом был назначен марковский игумен Каллист. Патриарх Никон в своей жалованной грамоте от 13 марта 1656 года особо подчеркнул необходимость «отрочат… усердно желающих учению, чтению… учити и наказывати, избирая на сие учителей, во благих свидетельствованных и богобоязненных».
И новый игумен Богоявленского монастыря, где уже и ранее была школа, начал деятельные розыски тех, кому бы он мог доверить преподавание в братской школе. Весна 1656 года прошла в бесплодных поисках. Но случай улыбнулся наконец ему: во время пасхального богослужения Игнатий Иевлевич заметил своего бывшего ученика по киевской школе — Петровского-Ситниановича. Они встретились после богослужения, и Самуил долго рассказывал игумену о своих мытарствах. Внимательно отнесся к молодому человеку бывший профессор, подробно распросил его об учебе в Виленской коллегии, тщательно изучил сохраненный Самуилом диплом…
Решение было неожиданным: Иевлевич предложил недавнему студенту стать монахом и заняться воспитанием детей в братской Богоявленской школе.
Советовался ли Самуил с родителями? Мы не знаем, да, по-видимому, и никогда не узнаем об этом. Но, верно, долго колебался молодой, полный сил и юношеских надежд Самуил. Ему пришлось по душе предложение игумена быть учителем, но пугала мрачная перспектива иноческой жизни. «Инок» — значит одинокий… Он должен обречь себя на безбрачие, забыть все земные блага, подчиниться определенному уставу и иметь своей целью служение идеалам, достижимым лишь путем самоотречения и удаления от мира… А это вело, в частности, и к отказу от собственного своего имени. Много дней провел в беседах с ним многоопытный игумен. Решающим было то, что в условиях того времени учителем могло быть только лишь лицо духовного сана: школа управлялась церковью, гражданских учителей еще не было.
И вот произошло событие, резко изменившее всю жизнь молодого белоруса: Самуил принял иночество под именем Симеона. 8 июня 1656 года Игнатий Иевлевич произнес приветственное слово в монастырской трапезной, обращенное к новому иноку. Отныне черная монашеская ряса станет его единственной одеждой, а крест и книга — его постоянными спутниками…
У нас есть лишь один источник, который может косвенно разъяснить, что побудило Симеона к этому шагу. Вероятно, он предполагал, что, будучи монахом, сможет плодотворнее заниматься наукой, поэзией, драматургией. Уже позднее в своем интересном стихотворении «Женитьба», включенном в сборник «Вертоград многоцветный», он писал, что человек, посвятивший себя науке, не должен жениться, потому что и жена, и дети будут удалять его от книг. При этом поэт ссылается на авторитет Эпикура и Теофраста, также предостерегавших мудрецов от женитьбы. Жена, утверждает Симеон, заботится только о нарядах да удовольствиях, она ревнива и корыстолюбива, нет от нее покоя ни дома, ни вне его, — и вот конечный вывод поэта: остерегайся бед супружества, склонись на покойное место к книгам.
Приняв иночество, бывший студент стал учителем (дидаскалом) в братском училище полоцкого Богоявленского монастыря.
У недавнего студента было одно преимущество: он был «свидетельствованным» (то есть со свидетельством об образовании) учителем; видимо, и в остальном он отвечал предъявляемым требованиям, хотя в первое время и преподавал лишь в младших классах.
ГЛАВА 2
Остановимся подробнее на преподавательской деятельности Полоцкого. Ведь всю свою сознательную жизнь он был учителем — сначала в братской Богоявленской школе, потом в московской Заиконоспасской и, наконец, стал наставником царских детей.
Он не ограничился только педагогической практикой, сразу же активно вступил в споры о путях образования и просвещения в России.
Для русского общества эта тема была острой и актуальной. Выходили рукописные статьи, в которых защищалось право на изучение латинского языка. Известны нам и произведения, написанные в защиту греческого направления в образовании. Заглавия их говорят сами за себя: «Довод, яко учение и язык еллино-греческий наипаче нужно-потребный, нежели латинский язык и учение», или: «Учитися ли нам полезнее грамматики, риторики, философии и теологии и стихотворному художеству, и оттуду познавати божественная писания, или, не учася сим хитростям, в простоте богу угождати и от чтения разум святых писаний познавати — и что лучше российским людем учитися греческого языка, а не латинского». Дело, конечно, не в том, какой язык нужно было изучать в первую очередь, а в том, что крылось за этим спором. Сторонники «латинского» образования стремились сблизить Россию с Западной Европой, расширить круг светских наук, преподаваемых в школе, ввести в практику школьного образования философию, риторику, естественные науки. Сторонники греческой образованности, наоборот, пытались отгородиться от влияния Запада и посвятить все школьное время на изучение греческого языка и православного богословия.
