Елена Обоймина - Рудольф Нуреев. Я умру полубогом!
Когда чувствуешь такое взаимопонимание с партнером, когда преодолеваешь свои ограничения, это укрепляет связь друг с другом. Между нами было большое доверие и уважение».
И доверие, и уважение, и огромная симпатия между этими исполнителями хорошо заметны в записи спектакля «Жизель», где Рудольф и Линн Сеймур исполняют главные партии.
Рудольф не раз спасал ее, подчеркивала балерина: в трудные времена, когда не было работы, он искал ее для Линн. Люди любили обсуждать капризы и вспышки ярости Нуреева, но Линн ни разу не видела, чтобы он понапрасну вышел из себя. Для нее Рудольф являлся самым щедрым и добрым другом. «Он верил в меня, несмотря на превратности судьбы, оставаясь другом и в счастье, и в беде», — рассказывала Сеймур.
С годами их дружба становилась только крепче. Линн Сеймур писала в своей автобиографии:
«Мы делились секретами, всю ночь рука об руку гуляя по Барселоне или купаясь в Средиземном море в Тель-Авиве. Гастролируя с Королевским балетом или выступая с другими труппами в «Жизели», «Лебедином озере», «Ромео и Джульетте» и «Спящей красавице», мы всегда умудрялись попасть в гостинице в соседние номера с сообщающимися балконами. Сколько раз за бутылкой шампанского мы наблюдали восход солнца!».
Такие же теплые воспоминания о дружбе с Нуреевым сохранила и другая танцовщица — Мерл Парк. Он проявлял удивительную чуткость, когда балерина в один из сложных периодов своей жизни разводилась с мужем. «Пойдем, девочка, в класс. Будем работать», — говорил Рудольф.
«Он был для меня почти братом, — признавалась Мерл, — и мне и сейчас трудно о нем говорить. Знал, что жизнь его окажется короткой, и хотел вместить в нее как можно больше. Я говорила ему: «Рудольф, ты убьешь себя, если не остепенишься. Как ты можешь так жить?» Его ответ был прост: «Ну, девочка, умирать — так весело!».
Между тем завоевать дружбу Рудольфа оказывалось непросто. Соня Арова говорила, что он обладал критическим умом и держался с людьми настороже до тех пор, пока не уяснял: идет ли к нему человек с дружбой или хочет что-то получить. Рудольф славился и своей способностью извлекать из всего выгоду: Запад научил его жить по своим законам.
* * *Отношения танцовщика с поклонниками — отдельная тема, и она довольно любопытна.
Фанатов у Нуреева было очень много. Куда бы он ни приезжал, они обязательно встречали его в аэропорту, заваливали букетами роз, кидали ему на сцену плюшевые игрушки, как кидают их поп-звездам…
Когда Рудольфу исполнился сорок один, он должен был танцевать в нью-йоркском театре. В тот мартовский день 1979 года спектакль начался с большим опозданием: в районе Тайм-сквера машину именинника окружила толпа, в его честь запускались фейерверки. В конце спектакля весь зрительный зал дружно пропел ему «Happy birthday!».
Вокруг танцовщика образовался неизменный круг поклонников, которые постоянно приходили на спектакли с его участием и следовали за ним из города в город, из страны в страну на протяжении долгих тридцати лет. «Это были обычные люди, из среднего класса, не имевшие или почти не имевшие личной жизни; весь свой отпуск они посвящали тому, чтобы сопровождать Рудольфа», — говорил очевидец. Среди этих фанатов были представители разных национальностей: англичане и немцы, итальянцы и французы, американцы и канадцы.
Ариан Дольфюс в своей книге о Нурееве рассказывает о судьбе двух его поклонниц, Линн и Сэнди Перри, сестер из Филадельфии, которые приехали в Нью-Йорк в начале 1960-х. Нуреева они увидели по телевидению, когда им было двадцать пять и двадцать семь лет. Эти сестрички были весьма далеки от мира танца, но обаяние Рудольфа покорило их. «Мы узнали Нуреева раньше, чем увидели его «живьем», — сказала впоследствии одна из них. Впервые на сцене они лицезрели своего кумира в «Баядерке» во время гастролей Королевского балета в Нью-Йорке в 1965 году. До самого ухода Рудольфа из жизни эти поклонницы приезжали на его спектакли в Лондон, Париж, Сидней, Милан или Афины, не говоря уже об американских городах…
«Сэнди, более фанатичная и мобильная поклонница (она работала в туристическом агентстве и пользовалась привилегией покупать недорогие авиабилеты), со временем стала предводительницей нью-йоркских фанов и, в частности, занималась сбором подписей под петицией, в которой Рудольф обращался к советским властям с просьбой выпустить из СССР его мать Фариду, — повествует Ариан Дольфюс. — В Сиднее Сэнди передала танцовщику списки с именами тысяч людей, поддержавших его просьбу. Именно ей Рудольф предложил пожить несколько дней на его американском ранчо, чтобы последить за домом и вовремя заплатить арендную плату. Иногда ей приходилось подвозить ему забытый костюм, например плащ для «Жизели», и, разумеется, она очень гордилась таким доверием»[49].
Ранчо было приобретено Нуреевым в штате Вирджиния и составляло особую гордость Рудольфа. Старинный дом с тринадцатью комнатами, построенный в XVIII веке, окружал огромный парк с речкой и мельницей. В 1986 году, когда Нуреев привез в США балет Парижской оперы, он с удовольствием пригласил сюда всю труппу. А однажды его гостьей на ранчо стала Жаклин Кеннеди. В тот период бывшая первая леди США писала книгу о Пушкине. Знакомая Рудольфа, американка Наташа Харли, которую он попросил помочь с приемом Жаклин, явилась свидетельницей того, как танцовщик в течение всего вечера наизусть читал своей гостье «Евгения Онегина», тут же переводя его на английский. Жаклин внимала ему, затаив дыхание.
Надо признать, Рудольф не церемонился с поклонниками из знаменитостей, если ему казалось, что они ведут себя неподобающе или бестактно. Как-то в конце 1970-х в Нью-Йорке ему довелось ужинать с Арнольдом Шварценеггером.
— Вы часто ездите в Россию? — спросил наивный актер.
— Каждый день езжу, — сухо ответил Рудольф и повернулся спиной к собеседнику.
Экстравагантная Барбара Стрейзанд явилась в его гримерку после спектакля в Лос-Анджелесе в абсолютной уверенности, что для Рудольфа будет лестным ее появление здесь.
— Вы знаете, я приехала издалека, чтобы посмотреть на вас, — изрекла американская звезда.
— Но я никогда и не просил вас приезжать, — тут же нашелся остроумный Нуреев.
Но вернемся к обычным фанатам.
«Начиная с 1973 года, — рассказывала Сэнди, — в Метрополитен-опера установился своеобразный ритуал. Нам, фанаткам, было разрешено в последнюю очередь бросать ему букеты цветов. Мы составляли их сами, с утра, подбирая цветы к его костюму… Мы приносили в театр около пятидесяти букетов и распределяли их среди фанов, участвовавших в складчине. Во время последнего выхода на поклоны большой занавес открывался, и Рудольф появлялся один, он медленно подходил к авансцене, и это был для нас сигнал бросать наши букеты. Рудольф собирал их один за другим, иногда даже ловил на лету… а мы, счастливые, визжали от восторга… Это было потрясающе. И это продолжалось, продолжалось… Ни для какого другого танцовщика, даже для Барышникова, так не делалось…»
