Куртис Кейт - Антуан де Сент-Экзюпери. Небесная птица с земной судьбой
В последующих рассказах Сент-Экзюпери и даже в его письмах мы не найдем ни единого упоминания об этих бредущих призраках.
Только в его первом письме, написанном из Джуби матери, есть мимолетное упоминание о них. «Какое-то время я немного занялся греблей, вдыхаю чистый воздух моря и играю в шахматы с испанцами, которых я расположил к себе моими великолепными рекомендациями». Что означают эти последние слова, неясно, поскольку не сохранилось никакого следа этих самых «великолепных рекомендаций» в уцелевших частях архива компании Латекоэра, почти полностью рассеянном по ветру в годы прошлой войны. Возможно, Беппо де Массими тряхнул стариной в Мадриде с обычным для него рвением. Также возможно, что Жозе-Мария Кино де Леон, испанский посол в Париже, однажды уже помогавший Латекоэру приступить к делу в Южной Америке, замолвил словечко за нового начальника аэропорта в Джуби перед своим другом, королем Альфонсо XIII. Испанцы, хотя и обязанные по политическим соображениям оказывать крайне «теплый» прием французам, все же не были слишком уж недовольны появлением нового лица среди них, да еще вносящего свежую струю в их быт, да еще такого знатока как шахмат, так и карточных трюков. К тому же им, скорее всего, доставляло немалое удовольствие наблюдать, как общается Сент-Экзюпери с престарелым полковником де ла Пенья: познания полковника во французском были столь же примитивными, как и владение Сент-Экзюпери кастильским, который он щедро пересыпал провансальским, почерпнутым еще ребенком от матери.
С марокканцами его успех имел куда большее значение. Он начал с многочисленных вопросов, которыми засыпал марокканских переводчиков по поводу самого Кап-Джуби, всего района и племен, его населяющих. Воины Изаргина, обнаружил он, оказались самыми лояльными и к французам, и к испанцам, и наиболее открытыми к сотрудничеству. К основным нарушителям спокойствия относились племена Аит-Усса, Аит-Гут и жестокий эр-Гибат, воюющие между собой не меньше и не реже, чем против бледнолицых неверных. Сент-Экзюпери захотел исследовать дикую местность, окружавшую форт, и познакомиться с языком жителей, населявших ее. Подобного интереса никто из пилотов Латекоэра до него не проявлял. Его просьба вызвала некоторый переполох. Переводчики, как правило, люди неграмотные, явно не соответствовали поставленной задаче. Но спустя непродолжительное время удалось откопать марабута, или странствующего мусульманского святого человека, который согласился каждый день преодолевать утомительный путь из пустыни и давать Сент-Экзюпери уроки. Вскоре распространился слух о некоем приехавшем в Джуби «руми», человеке нового и любопытного сорта, пожелавшим неделю за неделей тратить время и исписывать листы бумаги витиеватой исламской вязью. Стоило ему выйти из будки-лачуги Латекоэра, как его осаждали нищие, прихрамывая от близлежащего колодца, и толпа сверкающих глазами мальчишек, вытанцовывающих босиком вокруг него, выпрашивая кусочки шоколада. Особенно впечатляли Антуана маленькие девочки с их огромными черными очами и тоненькими ручками. Хоть и одетые в лохмотья, они двигались с изяществом индийских принцесс и поднимали на руки своих крошечных младших братишек и сестренок с чисто материнской заботой.
Любопытство взяло верх над враждебностью, и, укутанные в синее, прибыли вожди. Посмотреть на удивительного чужестранца, интересовавшегося их языком и образом жизни. Вскоре их уже приглашали выпить стакан дымящегося чая с «руми».
Вместо внушительного стола и стула с высокой прямой спинкой, на котором восседал полковник де ла Пенья, принимая посещавшие его делегации в своего рода «тронном зале» внутри форта, Сент-Экзюпери располагал самодельным столом из двери, закрепленной на паре пустых топливных бочек. Но марокканцы, усаживавшиеся на корточки прямо на полу перед ним, казалось, ценили это отсутствие претенциозности. В пустыне обычаи гостеприимства священны, и пускай можно безнаказанно перерезать горло почти любому, кто осмелился оказаться на «чужой» территории, гость, которого пригласили в палатку, священен. Прошло совсем немного времени, и Сент-Экзюпери стали приглашать посетить вождей в их собственных шатрах. Причем эскорт из марокканских всадников обеспечивал ему защиту, поскольку они проезжали милю или около того внутрь континента, по той самой дикой терра инкогнита, которую никто из испанцев до сих пор не рисковал исследовать.
«Растянувшись на их коврах, – писал он матери, – я могу видеть из-под отогнутого брезента этот спокойный, закругленный песок, эту горбатую землю и сыновей шейхов, играющих голышом на солнце, а верблюды отдыхают тут же, привязанные около палатки. И у меня возникает странное ощущение. Ни отдаленности, ни изоляции, а мимолетной игры». Он оказался, наконец, в «логове зверя», но местные «звери» были совсем как ручные, по крайней мере на какое-то время. С помощью переводчиков он даже сумел научить кое-кого из них петь «Марсельезу»!
Постепенно он начал понимать неписаные законы пустыни. Марокканцы чаще относились с большим высокомерием к испанцам, прячущимся в своей крепости, нежели к французам, жившим в лачуге за пределами зубчатых стен, людям, которым нечем было обороняться. Разве что крутящимся пропеллером и ручкой двери, наделенной таинственной, отгоняющей силой. Время от времени марокканский стрелок направлял пулю в крепостную стену форта вовсе не с определенным намерением убить кого-нибудь из часовых, а скорее чтобы напомнить чужеземцам, съеживающимся за своими укрепленными стенами: это он, бедуин, все еще хозяин пустыни. Многие марокканцы, столкнувшись на тропе с европейцем, предпочитали отвернуться и сплевывали в пыль, дабы показать, что для них «руми» – объект отнюдь не ненависти, но презрения. «Вам повезло, – как-то раз мрачно заявил Антуану один из вождей, в подчинении у которого насчитывалось три сотни винтовок, – что вы, французы, так далеко, больше сотни дней пути». «Вы едите салат, подобно козлам, и вы едите свинину, подобно свиньям», – вынес приговор европейцам неумолимо суровый марокканец, весь в синем, восседая под тентом, словно судья. И в тоне его сквозило бесконечное презрение.
Однажды двоим товарищам Сент-Экзюпери, пилотам Анри Делоне и Марселю Рейну, удалось взлететь на своих «бреге» после аварийного приземления на берегу. Дюжину бутылок воды «Перрье» пришлось вылить в один из радиаторов, который начал кипеть, но им пришлось оставить на месте крушения весь провиант и двух переводчиков, дабы облегчить взлет. На следующий день двое этих выносливых марокканцев, пройдя длиннющий путь, добрались до Джуби. Их глаза сверкали так же ярко, как серебряные лезвия их кинжалов. Прежде чем переводчики направились в свою палатку, пилоты пригласили их в свою хибару выпить чай и поесть бисквиты. Наконец, после долгих уговоров, один из них поведал, как их настиг караван, направляющийся на юг. В предвкушении добычи погонщики верблюдов развернули караван и направились назад, к тому месту на берегу, где потерпели аварию два «бреге». Презрительно откинув несколько бутылок вина (ведь алкоголь запрещен Святой Книгой), погонщики разворошили оба мешка с овощами и забавлялись, пиная цветную капусту и салат по всему берегу.
