Геннадий Прашкевич - Жюль Верн
Отяжелевший "Метеор" вскоре начинает снижаться. Чтобы затормозить спуск, выбрасываем балласт. Кроме того, опорожняем мешок, набитый рекламными объявлениями. Тысячи листков, реющих по ветру, указывают на большую быстроту воздушных струй в нижних слоях атмосферы.
Перед нами — Лонго, но деревню отделяет от нас множество болотистых впадин.
— Неужели мы приземлимся на болото? — спросил я Эжена Годара.
— Нет, — ответил он, — если у нас даже не останется балласта, я выброшу рюкзак. Мы должны во что бы то ни стало миновать это болото.
Мы спускаемся все ниже. В 5 часов 43 минуты, когда мы находимся уже в 500 метрах от земли, нас настигает пронзительный ветер. Мы пролетаем над заводской трубой и заглядываем в жерло. Тень воздушного шара, словно мираж, перебегает от одного болотца к другому; люди, походившие на муравьев, заметно подросли, они снуют по всем дорогам. Между железнодорожными линиями, близ разъезда, я замечаю удобный лужок.
— Попадем? — спрашиваю я.
— Нет. Мы перелетим через железную дорогу и поселок, что находится за ней, — отвечает Эжен Годар.
Усиливается ветер. Мы замечаем это по колышущимся деревьям. Невиль уже позади. Теперь перед нами равнина. Эжен Годар сбрасывает гайдроп, канат длиной 150 метров, а затем и якорь. В 5 часов 47 минут якорь цепляется за землю. Прибегают любопытные, хватают гайдроп, и мы приземляемся без малейшего толчка. Шар опускается, словно мощная большая птица, а не как дичь с подбитым крылом…»[37]
10
В январе 1874 года Жюля Верна избрали директором Амь-енской академии наук, литературы и искусства. Он принял это с удовольствием и даже прочел перед членами академии рассказ «Блеф», написанный по мотивам путешествия в США.
В это же время его избрали и в местный муниципалитет. Правда, злые языки (а такие всегда найдутся) разносили слухи о том, что Жюлю Верну все это нравится только потому, что он предпочитает проводить время где угодно, только не в семье. Французы — люди закрытые, но всего не утаишь. Слухи, к сожалению, во многом отвечали действительности. Постоянные ссоры с Онориной, наглые выходки подрастающего сына, обиды падчериц…
Только работа и спасала.
«Мой дорогой Этцель, — писал Жюль Верн 2 февраля 1873 года. — Наконец я целиком посвятил себя "Робинзону", или, лучше сказать, "Таинственному острову". Я теперь провожу много времени с профессорами химии и на химических фабриках, где мои одежды покрываются пятнами, за которые Вам еще предъявлю счет — поскольку "Таинственный остров" будет химическим романом. Я, как могу, поддерживаю интерес, связанный с присутствием на острове капитана Немо. Можно сказать, я готовлю читателей к неожиданной развязке, играю с ними, как с красивой женщиной, когда ее хотят подготовить… сами знаете, — к чему…»
11
Таинственный остров? Очередная робинзонада?
Этцель, конечно, опять попытался перестраховаться.
Убежденный республиканец, он считал, что в стране, только что проигравшей большую войну и пережившей не менее кровавую революцию, накопилось слишком много серьезных проблем, так что совсем необязательно отвлекать внимание граждан на пустяки. Разве не уводят романы о таинственных островах от серьезных жизненных размышлений?
Впрочем, идея объединить в единую трилогию популярные романы «Дети капитана Гранта», «Двадцать тысяч лье под водой» и только еще дописываемый «Таинственный остров» показалась издателю плодотворной.
12
История создания романа «Таинственный остров», несомненно, лучшего у Жюля Верна, — типичный пример вечного противостояния Творца и Редактора.
23 сентября 1873 года на длинный список замечаний, можно сказать, даже непомерно длинный и резкий, Жюль Верн впервые ответил таким же длинным и резким письмом.
«Дорогой Этцель! — писал он. — Отвечать на все Ваши замечания — это заняло бы у меня слишком много времени. Вот на следующей неделе буду в Париже, там мы и поговорим, сколько понадобится. Однако уже сейчас не хочу скрывать от Вас тот огорчительный факт, что если я учту все Ваши замечания и, тем более, внесу их в книгу, то навсегда, даже еще не закончив ее, я свою книгу возненавижу… Я сейчас примерно на середине третьего тома, и мне нужно твердо понимать, что и как писать дальше… К слову, все, что вы наговорили о пирате Айртоне, который якобы совершенно неправомерно становится на необитаемом острове дикарем, — чепуха. Может, ни один психиатр не согласится с моей трактовкой этого образа, но я знаю, что я прав… И считаю, что книга получается нисколько не хуже других… Ваша критика для меня — как ведро холодной воды. Если честно, сейчас она мне только мешает…»
В свою очередь раздражается Этцель.
Он не привык к сопротивлению прежде так легко управляемого автора.
Вполне возможно, что до него, наконец, дошло, что Жюль Верн, автор «Таинственного острова», — это уже не тот молодой человек, которому можно было вернуть рукопись вообще без всяких споров.
«Мой дорогой Верн, — пытается смягчить тон издатель. — Я вернулся домой и еще раз очень внимательно просмотрел начальные пятнадцать страниц верстки первого тома "Таинственного острова"… Конечно, они значительно улучшены Вами… С моими комментариями и вставками книга определенно выглядит лучше. Мы с Вами еще добьемся того, что превратим уголь в алмаз. Я чувствую, что полезен Вам, что помогаю Вам, укрепляю Вашу фантазию. Поэтому отбросим обиды…»
Но обиды множатся, и в письме от 11 октября 1873 года Этцель не выдерживает.
«Мой дорогой Верн, — раздраженно пишет он, — я узнал, что на этот раз Вы отправили выправленную Вами верстку прямо в типографию, минуя меня. Это неправильно… Я непременно хочу видеть, как именно Вы справились с моими редакторскими замечаниями… Я хочу определенно знать, что именно Вы приняли из моих замечаний, а что — отвергли. Поэтому в дальнейшем верстку соблаговолите показывать мне…»
И двумя днями позже: «Мой дорогой Верн! Я прошу у Вас гранки еще до типографии не для того, чтобы заново их редактировать, а для того, чтобы знать, какие именно мои замечания Вами приняты. Раз и навсегда выкиньте из головы мысль о том, что страсть к редакторству толкает меня только к чрезмерностям. Читай я меньше, я бы только сберег свои глаза и время…»
И сухая подпись: «Ваш Ж. Этцель».
Но, конечно, это не разрыв.
О разрыве речь не идет.
Жюль Верн прекрасно понимает, что при сохраняющихся темпах и объемах своей работы без помощи Этцеля он ни одно произведение не сможет довести до уровня. Часто рукописи его шероховаты, грубы, в них нет изящества, свободной игры. Слишком торопливо приходится писать, это не вдумчивые отступления мэтра Виктора Гюго. В конце концов, «Необыкновенные путешествия» столь же созданы Этцелем, как и Жюлем Верном. Объем редактирования иногда настолько велик, что Этцеля вполне можно считать полноправным соавтором. Он не просто правил фразы, абзацы, страницы, он менял течение сюжета, случалось, по-своему трактовал поступки героев.
