Стефан Кларк - Самый французский английский король. Жизнь и приключения Эдуарда VII
Метенье, бывший полицейский, работал над статьей о «Ле Пер Люнет» и его богатых покровителях для журнала «Панург», названного в честь доктора-шарлатана из сатирического романа Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль». Описание улицы дез Англэ, представленное Метенье, казалось, должно было отпугнуть от нее всех, кроме самых любопытных. «Когда наступает ночь, – пишет он, – это место кишит грязными оборванцами… они размахивают руками, кричат, орут, бранятся, свистят, визжат. В тусклом свете фонарей на обшарпанных фасадах гостиниц… проступают их бледные, зловещие лица. Вот и дом номер четыре, дверь усилена решетками, над нею вывеска в виде гигантских очков. Это место встречи аристократов, криминальных элементов и нищих. Когда вы заходите внутрь, от горячей духоты, пропитанной зловонным дыханием пьяниц и парами дешевой водки, хочется блевать». Да, пожалуй, местечко не для Берти.
Женщины в «Ле Пер Люнет» тоже не напоминали Лили Лангтри и Сару Бернар. На их фоне даже Ля Гулю выглядела стильной штучкой. «Вокруг подковообразного стола, – продолжает Метенье, – сидят безымянные существа – местные труженицы. Здесь все разрешено. Все они, молодые и старые – старые те же молодые, только беззубые и преждевременно морщинистые, – выпрашивают утешительный глоток пойла у незнакомых любовников, которых им подбрасывает судьба, и, пьяные, расплывшиеся, с пустыми глазами, сквернословящие, они вознаграждают своих благодетелей отвратительными ласками и гнилыми поцелуями».
В задней части café, за грубой деревянной перегородкой, находился так называемый сенат – комната со скамейками, расставленными амфитеатром, где располагались проститутки в ожидании клиентов. Забредали сюда лишь самые отчаянные – либо уже заразившиеся дурной болезнью, либо желающие ее подхватить. Эти бедные женщины были в прямом смысле отбросами общества, вышвырнутые из легальных борделей за слишком явные симптомы того же сифилиса.
Невозможно поверить, чтобы Берти поддался искушению в этих стенах. Про сифилис он знал все – некоторые его приятели из лондонского высшего общества превратились в буйнопомешанных и умерли в страшных муках. На улице дез Англэ не было никакой романтики. Здесь был только секс в его самых гнусных, извращенных формах. Привлекательность этого места для вуайеристов-аристократов, приходивших сюда, усиливалась сознанием того, что всего в нескольких шагах от такой помойки переливается огнями обновленный Париж. Здесь же было гнездо порока, доживающее свои последние дни, пока Осман не сровнял его с землей вместе со зданиями и людьми. Самые жестокосердные посетители, должно быть, видели в этом убогом кабаре доказательство того, что необразованные низшие слои общества были не лучше животных. Пожалуй, даже хуже, потому что животные хотя бы не напивались и не цепляли «аморальные» болезни.
Впрочем, для Берти этот жесткий секс-туризм, кажется, имел несколько иной смысл. Парижская беднота заставляла его всерьез задумываться о том, что подобное существует и у него дома. В молодости он достаточно нагулялся по лондонским трущобам, но то были мюзик-холлы, которые в сравнении с «Ле Пер Люнет» казались дворцами. Не могло быть и речи о том, чтобы Берти совершил тур по низкопробным борделям Лондона, даже в качестве наблюдателя, но он понимал, что должен что-то сделать, чтобы покончить с такой отчаянной нищетой. И Берти посетил грязные, переполненные улицы Холборн и Сент-Панкрас в 1884 году, когда возглавил Королевскую комиссию по жилищному обеспечению рабочих. Условия жизни там были почище парижских. Берти надел, как ему казалось, самую простую одежду (большинство лондонцев о такой и мечтать не могли) и, в сопровождении детектива, отправился на экскурсию. Местные, должно быть, догадывались, что эти тщательно выбритые, раскормленные джентльмены – благодетели, но Берти нашел этот визит очень полезным.
Хозяин ночлежки повел его посмотреть на истощенную женщину, валявшуюся в комнате с тремя голыми детьми. Она рассказала, что был и четвертый ребенок, но он вышел несколько дней назад и не вернулся. Берти с трудом отговорили от затеи раздавать несчастным деньги, что могло бы закончиться беспорядками. К его чести, он пришел в палату лордов и выступил с речью о «позорных» условиях жизни бедняков.
Конечно, Берти не собирался снимать номер в одном из отелей на улице дез Англэ, чтобы изучать жизнь парижского дна изнутри. В конце концов, в Париж он приезжал, чтобы отдохнуть от удушающей моральной атмосферы Лондона, а не для того, чтобы заниматься социальной проблематикой. После посещения такой парижской клоаки, как «Ле Пер Люнет», он наверняка поспешил в свой «Бристоль», чтобы помыться и переодеться, а потом заглянул к друзьям-аристократам в покерный клуб «Серкль» перекинуться в картишки и повеселить их историями о беззубых ведьмах из вонючей дыры.
Он бы вряд ли признался в том, что, так или иначе, тоже испытал острые ощущения от вида этих потасканных проституток, готовых отдаться ему за стакан разбавленной бурды. Хотя, разменяв пятый десяток, Берти уже, возможно, нуждался в некоторой дополнительной стимуляции.
VIБиографы Берти порой ведут себя «неспортивно». Принц Уэльский подарил им богатейший материал для исследований – свою интересную, яркую жизнь, в которой серьезные намерения чередовались с абсурдными ляпами, а семейные кризисы – с фривольными развлечениями. Поэтому кажется не совсем справедливым, хотя и исторически оправданным, что некоторые биографы начинают сомневаться в мужской силе Берти, вступившего в опасный средний возраст (для тучного принца действительно опасный). В описаниях его жизни с момента появления в ней Лили Лангтри зачастую проскальзывают самомнения, а имел ли Берти сексуальные отношения со своими фаворитками, и если да, то как часто.
Рассказывают историю, которая произошла с принцем на яхте, когда он отдыхал в каюте с любовницей и вдруг услышал шаги за дверью. «Кажется, кто-то поднимается?» – спросил Берти. «Ну, это уж точно не у вас», – ответила остроумная дама, которая, должно быть, сама и поделилась этой хохмой, если только Берти не отточил свой английский юмор до совершенства.
Однако, если либидо ослабевало, Париж был идеальным местом, где можно было его реанимировать, и не обязательно с больными нищими проститутками. В конце 1870-х годов город взялся за облагораживание сексуальной сферы. Если мужчина вроде Берти хотел получить по-настоящему изысканный эротический опыт, ему больше не нужно было гоняться за актрисой или кокоткой в надежде на то, что его имя будет втиснуто в переполненный ежедневник доступной красавицы. Теперь бордели и легальные проститутки становились très chic[270], расширяя ассортимент предлагаемых удовольствий. Даже совсем вялое либидо могло получить мощный заряд энергии. Широчайший выбор сексуальных развлечений был представлен в борделе под названием «Ле Шабанэ».
