Даниель Арно - Навуходоносор II, царь Вавилонский
Применять символические обозначения богов в Месопотамии начали даже раньше, чем появилась письменность, — в конце IV тысячелетия. Некоторые из этих символов самоочевидны (лунный полумесяц, солнечный диск), другие были придуманы позже. В начале II тысячелетия два-три языка на какой-то подставке неуклюже изображали молнии, то есть служили обозначением бога грозы. Уже позднее, во второй половине тысячелетия, Плеяды естественным образом обозначались семью звездами.
Вавилоняне пользовались такими символами еще более широко, распространив их на всех бессмертных существ. Они решительно отождествили Мардука с мотыгой, зная, что он первоначально был аграрным божеством. Набу в первую очередь был «писцом», так что его совершенно недвусмысленно обозначала тростниковая палочка для письма. Применялись и изображения животных: от начала II тысячелетия богинь-целительниц символизировала собака. Кончилось тем, что к VI веку уже не осталось божеств, не имевших своей эмблемы. Она могла быть взята из любой области действительности, а то и создана из нескольких существ. Например, атрибутом бога Эа была «рыба-коза» — никто сейчас не может объяснить причину появления такого странного объединения двух существ.
Сами эти изображения, так же как и символизировавшиеся ими боги, отсылали к светилам и числам. Таким образом, обмен смыслами шел по всем направлениям, но двигателем и вместе с тем унификатором всех этих процессов было письмо. Однако надо оговориться; когда речь шла о «письме», вавилоняне имели в виду не только систему графики. Весь мир был письмом. Его знаки не сводились к тем, которые употреблялись писцами; знаками было и всё, что окружало людей. Боги писали везде — и это была отнюдь не метафора; в частности, божественными письменами, которые разгадывали прорицатели, являлись внутренности животных.
Клинопись считалась изобретением, которым люди были обязаны богам. Ее построение являлось темой неисчерпаемых комментариев. Каждая совокупность «клинышков» имела фонетическое чтение, но могла быть и идеограммой — это зависело от контекста. Существительные, прилагательные, глаголы делились на слоги, что позволяло толковать их не фонетически, но как сочетание определенных идей. К примеру, ложная этимология объясняла имя Мардука как «бычок солнца». Она открывала новые пути изысканий по обеим его составным частям. Дальше было достаточно лишь некоторой гибкости ума, чтобы получить значение — вернее, значения, — ничего общего не имеющие с первоначальным. В общем, эти манипуляции обращались со словом как с ребусом. Но то, что для нас сегодня является праздным развлечением, в те времена воспринималось всерьез: таким образом думали докопаться до истины, скрытой в божественном имени. При этом толкователи легко шли на упрощения и допущения — например, произвольно меняли как гласные, так и согласные; таким образом появлялись новые смысловые нюансы.
Комбинация размышлений — астрологических, нумерологических, символических и графических — создала своего рода универсальную алгебру. Мир, известный вавилонянам, был сведен к «уравнениям». Перечисление соответствий могло бы быть бесконечным. Ни одного трактата по этой науке написано не было, да и не могло быть, потому что в самой природе этих изысканий было отсутствие каких-либо пределов и границ.
Приведем лишь некоторые примеры. Небесная сфера ставилась в соответствие земному пространству; так, созвездие Скорпиона указывало на «страну моря» с Персидским заливом — и наоборот. Бог войны был звездой, которую мы называем Сириус, а общим символом у них был письменный знак «стрела». Евфрат, Тигр, все стольные города имели на небе свои светила. В общую знаковую сеть включались и металлы: золото было богом-солнцем и вместе с тем числом 20; наоборот, солнце и число 20 были золотом. У областей империи были свои месяцы: первый, пятый и девятый принадлежали Вавилонии, а «Западу» были отданы третий, седьмой и одиннадцатый. Времена года и части суток также были кому-то приписаны: Мардук владел весной и утром, Набу — осенью и вечером. Год и часы дня они делили также с богом-луной: утру и весне соответствовала первая четверть, вечеру с осенью — третья. Можно сказать и иначе: весна — это утро; Мардук, мотыга, знак мотыги, первая четверть — всё вместе. Наконец, каждая часть печени, внимательно изучавшейся гадателями, находилась под покровительством определенного бога и определенного светила. Так два главных гадательных искусства Вавилонии — рассмотрение печени и созерцание светил — сливались, становились одним, несмотря на различное происхождение и разницу в способах гадания.
Эти элементарные «уравнения» служили лишь трамплином для более продвинутых размышлений. Всё в мире нужно было непрестанно расшифровывать, это была бесконечная игра отражений, всё отсылало ко всему: камень — к богу, символ — к предмету. Исчерпать эти тайны было невозможно: за всякой открывшейся реальностью оказывалась другая, скрытая более глубоко.
Разделял ли эти взгляды Навуходоносор? У нас нет никакой возможности выяснить, каково было его личное отношение к ним. Но как «царь Вавилона» он совершенно точно использовал всё это, наряду со своими приближенными и подданными. Эти представления направляли его действия. Разумеется, в текстах той эпохи они мало проявляются. Официальные надписи почти не говорят о гаданиях, заклинаниях и «чтении книги мира». Впрочем, Навуходоносор именно их имеет в виду, когда утверждает, что слух его всегда «открыт вестям богов». Когда читаешь царские декларации, кажется, что вавилонский владыка прежде всего прагматичен: он делает акцент на техническом качестве совершённых по его повелению строительных работ, храмовых и светских. Но не подлежит сомнению, что для его современников применение гадательных, магических и мистических процедур было естественным, разумелось само собой. Притом же они были слишком известны, чтобы о них подробно распространяться. Писцам было достаточно лишь походя намекнуть на них. Впрочем, их умолчание не должно было маскировать важности действий. Поэтому на заднем плане повествования то и дело заметны Несомненно, прорицатели Навуходоносора прибегали к своим альманахам, чтобы решить, в какой момент следует начать стройку. Такие руководства составлялись начиная с середины II тысячелетия и представляли собой каталоги благоприятных и неблагоприятных дней года для всех видов человеческой деятельности. С этими табличками сверились, когда Навуходоносор решил заняться достройкой ступенчатой башни в Барсиппе. Он говорит: был указан «месяц счастливый, день подобающий» для начала работ. Но эта задача была не слишком амбициозной — речь шла лишь о том, чтобы завершить начатое «прежним царем». При возобновлении же «Блистательного дома» в Сиппаре большой объем нового строительства и значимость самого бога-солнца требовали самых высоких гарантий. Поэтому предсказатели прибегли к наиболее благородному из гаданий — рассмотрению бараньих внутренностей. Эта дорогостоящая процедура была достойна царя. В рассказе Навуходоносора на сцене является он один: «Я вопросил обо всех решениях бога-солнца, бога грозы и Мардука, и бог-солнце, бог грозы и Мардук сказали мне “да” непреложное, когда я обратился к оракулу, чтобы вновь построить Блистательный дом», — но в действительности он мог быть при этом лишь зрителем, а не действующим лицом, если вообще присутствовал при гадании. Впрочем, такая подача фактов никого из современников не могла ввести в заблуждение: одни лишь гадатели умели производить сложные манипуляции, требуемые правилами, установленными для этого рода прорицательского искусства, и напоминать об этом не было необходимости. На деле то была исключительная процедура — не сама по себе, как можно было бы подумать (здесь употребляются те же формулы, что мы встречаем обычно), а по перечню богов, к которым обращались. По традиции вопрошающему через сведущего в искусстве гадания человека должны были отвечать лишь два названных первыми бога. Здесь же, против обыкновения, к ним присоединен и Мардук. Практически неоспоримо, что это было сделано из политических соображений: клириков и жителей Вавилона резонно беспокоил интерес царя к Сиппару.
