Алексей Митрофанов - Гиляровский
А с переездом — главной головной болью всех дачников — проблем и вовсе не было. Наш герой высылал обращение к начальнику Московско-Брестской железной дороги:
Желая увезти в Шелковку
Вещей домашних сто пудов
(А может, меньше, врать неловко),
Прошу, чтоб был вагон готов.
А то дела хоть просто плачь,
На завтра поезд ты назначь,
Твои деяния прославлю
И вещи вечером отправлю.
Как ни странно, вагон выделили. Вещи укладывали в специальные плетеные корзины и везли на дачу, расположенную рядом со станцией Шелковка, ныне Дорохово.
Словом, и здесь Гиляровскому попался счастливый билет.
Компания в Малеевке-Гиляевке сложилась замечательная. Время проводили весело, по выходным же выбирались в Сандуновские бани. Владимир Алексеевич, Михаил Вуколович (сын Вукола Лаврова) и его дети — Вукол и Михаил. Гиляровский обязательно после помывки шел в бассейн, брал под мышки юных Вукола и Михаила, нырял и вместе с детьми проплывал под водой до противоположной стенки бассейна. Это сделалось традицией и называлось «пронырнуть».
* * *К началу XX века Владимир Алексеевич был настоящей знаменитостью. Валерий Брюсов посвящал ему стихи:
Все мы жалки и тощи
В этой дряхлой вселенной,
В мире бледных кикимор.
Слава радостной мощи
Все ж в тебе неизменной,
Гиляровский Владимир.
Сам же Владимир Алексеевич отождествлял себя уже со всей страной, со всей Россией. Примечательно стихотворение «короля репортеров» «Поэт»:
Я — эоловой арфы струна,
Я — событий предвестник и эхо,
Плачу я, когда плачет страна,
Повторяю я отзвуки смеха.
Слышу шепот нейдущей толпы,
Взрыв вулкана грядущего чую…
По стремнинам вершин без тропы
С облаками в туманах кочую…
Можно, конечно, поиронизировать над этими стихами. Да только Гиляровский был в них абсолютно искренен. Он и вправду сопереживал всему, что видел вокруг себя. И это был один из главных стимулов в его неустанной работе.
В 1900 году вышла книга Гиляровского «Негативы». Она, как и «Московские нищие», как и «Трущобные люди», посвящалась «обратной стороне» российской жизни. Правда, в отличие от «Московских нищих», состояла не из 16, а из 182 страниц, а в отличие от «Трущобных людей» дошла до прилавков. Можно сказать, что в этот момент Гиляровский состоялся как писатель. Можно сколь угодно долго и успешно публиковаться в периодике, но выпуск полноценной книги — безусловно, веха.
* * *Владимир Алексеевич не гнушался при случае поддеть кого-нибудь из своих многочисленных приятелей. В 1901 году среди прочих он был приглашен в гости к Шаляпину. Сам же Федор Иванович к назначенному часу домой не пришел. Не явился и через час, и позже. Впрочем, гости замечательно провели время без хозяина, а Гиляровский написал впоследствии стишок:
Тебя с пельменями мы ждали
И говорили милый вздор…
И дальше, я скажу, не труся:
Не удивляйся ничему,
Решил, как подали нам гуся,
Что не товарищ ты ему.
Шаляпин, естественно, знал поговорочку «Гусь свинье не товарищ». Но не обиделся на Гиляровского. На добродушного и обаятельного силача вообще мало кто обижался.
Правда, в другой раз Шаляпин «отомстил» «дяде Гиляю». В.М. Лобанов вспоминал: «Запомнился один эпизод в Столешниках, вызвавший много искреннего веселья. О нем еще долго рассказывали как о новой роли Шаляпина. Произошло это в день рождения Надежды Владимировны (дочери Гиляровского. — А.М.), к которой Шаляпин относился с большой внимательностью за ее „многочитаемость“ и „всезнайство“ и которой даже иногда присылал первые фиалки из Ниццы, когда бывал там на гастролях.
Народу в Столешниках собралось довольно много. Преобладала университетская молодежь — товарищи Надежды Владимировны по филологическому факультету.
Ужин что-то запаздывал. В большой комнате молодежь шумно веселилась: играли в фанты, шарады; беспорядочно передвигались стулья, раздавались шутливые замечания и отдельные возгласы. В смежной со столовой комнате сидело несколько солидных гостей, в том числе и Шаляпин; остальные были в рабочей комнате хозяина.
Внезапно в квартире раздался собачий вой. Только те, кто подолгу жил зимой в глухих, заброшенных деревнях, могли слышать такой протяжный вой. В московской же квартире, где любили и нежили собак всяческих пород — от огромных сенбернаров до мудрейших пуделей и малюсеньких китайских, жалостный, голодный, за душу хватающий вой казался неожиданным.
На мгновение в квартире все стихло, и все бросились в комнату, откуда раздавался вой. А там около небольшого круглого стола в кресле сидел Шаляпин и, подперши рукой щеку… протяжно выл. Выл по-настоящему, по-собачьи, как воют в бесконечно длинную морозную лунную ночь. Вся фигура Шаляпина, особенно лицо и глаза, выражали грусть, тоску и одиночество.
Затаив дыхание, все следили за исполнением этой, никем еще не виданной, новой роли великого артиста.
— Есть очень хочется, — сказал Шаляпин подоспевшей Марье Ивановне. — Чего-нибудь пора пропустить, — добавил он, приобретая свое обыкновенное обличье.
— Федя, кончай! — провозгласил появившийся в комнате Гиляровский. — Подогретое красное вино на столе, а горячий окорок сейчас подадут».
Так развлекала себя московская богема.
* * *С годами Владимир Алексеевич стал для интеллигенции Москвы своего рода Сталкером. Он время от времени устраивал экскурсии на Хитров рынок. Индивидуальные и групповые. Денег, разумеется, не брал — делалось это по-приятельски (и ради имиджа, конечно).
Понятно, в бандитские притоны Гиляровский не водил своих гостей. Для демонстрации ужасов городского «дна» использовались переписчики театральных ролей — тоже своего рода интеллигенция, но только спившаяся, нищая и опустившаяся. Переписчикам же льстило то, что к ним приходят настоящие писатели, актеры, режиссеры. Они с гордостью заявляли — дескать, мы тоже «люди театра».
Случались трогательные истории. Привел Гиляровский как-то раз писательницу Т. Л. Щепкину-Куперник и знакомит с переписчиками — вот, дескать, знаменитый автор, Щепкина-Куперник.
— Твердо-люди! Твердо-люди! — отвечали хитрованцы. — Недавно переписывали.
«Твердо-люди» — разумеется, Татьяна Львовна, инициалы Щепкиной-Куперник. Ведь полностью имени-отчества не ставили на переписанных ролях.
