Игорь Оболенский - Мемуары фрейлины императрицы. Царская семья, Сталин, Берия, Черчилль и другие в семейных дневниках трех поколений
Когда он вернулся в Грузию, то пришел к нам. И передал слова папы, произнесенные им незадолго до расстрела: «Жена пусть и выйдет замуж, а вот какой дочь вырастет…» Мама, услышав это, несколько дней ничего не ела. Так ей было от этих слов плохо.
Мы как-то, уже в конце ее жизни, сидели вечером вместе, и мама произнесла: «Знаешь, без ревности жизни не бывает».
Одна журналистка спросила маму: «Вы остались без мужа в тридцать один год. Наверное, у вас был какой-то друг?» Мама в ответ попросила ее немедленно встать и уйти: «Не обижайтесь, но я с вами разговаривать не стану».
Мамина знакомая, жена расстрелянного папиного друга, того самого, с которым родители вместе вернулись из Константинополя, после расстрела мужа вышла замуж. Так она до конца жизни жалела об этом. Потому что не могла забыть своего мужа, любила его.
Маму хотели снять в кино. Фильм назывался «Голуби», и ее пригласили на кинопробы. Я об этом узнала случайно, мама мне ничего не рассказывала.
Мне позвонила актриса Сесилия Тахаишвили и принялась ругаться: «Ну, знаешь, мать вашу! Одна Дадиани у меня мужа увела, а вторая профессию уводит!» Я спросила, в чем дело. Сесилия рассказала, что вся киностудия увешана фотографиями кинопроб Бабо, и все пребывают от нее в востроге. А первоначально на эту роль планировалась именно Тахаишвили.
Но мама отказалась играть, так как по сценарию ей предстояло произнести: «Я уезжаю. Почему? Выхожу замуж!»
Подобные слова, даже в кино, были для нее неприемлемы…
Ревновала ли я Тенгиза? Мне было приятно, что мой муж нравится другим женщинам. Да он и не мог не нравиться. Но серьезных поводов к ревности не было. Наоборот, он сам приходил и говорил, что ему понравилась какая-то дама и он за ней поухаживал.
Однажды вернулся из творческой командировки в Румынию и принялся о чем-то секретничать с моим братом Георгием. Я накрываю на стол, а они сидят, шепчутся и смеются. Как я ни просила рассказать, в чем дело, они молчали. Только спустя какое-то время Тенгиз рассказал, о чем они шептались с Георгием.
Оказалось, что из Румынии он летел в одном самолете с популярной румынской певицей Леной Черной. Друзья, которые провожали его в аэропорту, еще позавидовали, что он с такой женщиной летит в Москву.
А Тенгиз и в самолете оказался по соседству с певицей, они познакомились и обменялись телефонами. В Москве Тенгиз приехал в гостиницу, переоделся и стал звонить Лене, чтобы пригласить ее в ресторан. Так продолжалось до часу ночи. Отчаявшись, Тенгиз лег спать. А утром в холле гостиницы случайно столкнулся с Леной. «Что же вы не позвонили? – с укоризной сказала ему певица. – Я вчера весь вечер просидела у телефона».
Тенгиз достал бумажку с телефонным номером и показал Лене. Оказалось, что по ошибке он весь вечер набирал номер жены Георгия, которую тоже звали Лена. А у нее были лекции в университете, и она не могла ответить. Ее телефон тоже был записан на листочке бумажки. Так Тенгиз и не сходил в ресторан с Леной Черной. Как я говорю, это меня Бог уберег.
* * * * *Тенгиз был прекрасным мужем. Как он баловал меня! Если ездил за границу, то всегда безошибочно выбирал для меня одежду и даже обувь и ни разу не ошибся с размером.
Раньше хорошую одежду можно было купить в сельских магазинах. И мы с женами других художников садились в нашу «Волгу» и ехали за город. Там входили в магазин, и, если мне что-то нравилось, скажем халатик, Тенгиз покупал мне сразу несколько штук, всех цветов, которые были.
А мои подруги в это время не могли уговорить своих мужей купить им тоже что-нибудь. «Я же тебе в прошлом месяце покупал халат», – отвечал один из коллег Тенгиза. Тогда жена показывала скупому мужу в мою сторону, и тому ничего не оставалось, как доставать кошелек. Потом он говорил Тенгизу: «Ты портишь наших жен».
Жизнь тогда действительно была непростой. Купить было невозможно почти ничего.
Я отдыхала в санатории в Ликанах. И оказалась за одним столом с министром торговли Грузии. Во время одного из обедов в зал вошла красивая женщина, и друзья обратились к министру: «Смотри, какая красавица! Надо ей обязательно тоже выдать талон на нижнее белье».
Я удивленно посмотрела на министра, и он объяснил: «Сейчас в Грузию пришла партия импортного нижнего белья, и я занимаюсь его распределением».
Я не выдержала: «Если министру торговли больше нечем заняться, то плохи наши дела!» Знакомые удивленно посмотрели на меня, а академик Шота Дзидзигури, который сидел с нами, сказал: «Да, вы настоящая дочь тети Бабошки. Она тоже всегда прямо говорит то, что думает».
Однажды я спросила маму о том, зачем она вернулась из-за границы в советскую Грузию, где всем нам пришлось столкнуться со столькими бедами и проблемами.
Тенгиз, узнав об этом, сказал мне: «Почему ты об этом жалеешь? Ведь иначе мы бы с тобой не встретились!»
И это так. Я на самом деле никогда не жалела о том, что мама с отцом вернулись в Грузию.
* * * * *ИЗ ДНЕВНИКА БАБО ДАДИАНИ:«1963 год. Меня долго не выпускали в Париж, боялись, что не вернусь. Но я ответила, что если бы хотела жить за границей, то осталась бы там еще в 1921 году.
И вот я первый раз в Париже. Увиделась после 45-летнего перерыва с мамой. В первый же день пошли на могилу отца, он умер в 1939 году.
В Париже его называли «принцем с тоскливыми глазами». Папа хотел говорить только о Грузии, по которой очень скучал. Он и умер от ностальгии.
На камне было написано по-грузински: «Скажи Грузии, что даже кости помнят о ней».
* * * * *А я поехала в Париж в 1967 году. Перед тем как получить разрешение на выезд, несколько раз ходила на беседы в КГБ. И каждый раз ловила на себе внимательные взгляды одного молодого человека.
Даже Тенгизу сказала: «По-моему, за мной следят. Может, мне не ездить в Париж?» Но Тенгиз ответил, чтобы я об этом даже не думала.
Не думать было непросто, так как незнакомец словно подкарауливал меня у КГБ. В конце концов он даже пошел следом за мной.
Тут я уже не выдержала и прямо обратилась к нему с вопросом:
– Что вам от меня надо?
– Татули, ты меня не узнаешь? Я Мелор, тот самый, кого вы приютили в Казахстане.
Очень неожиданной оказалась эта встреча. Я никогда бы не узнала Мелора. Оказалось, он приходил в КГБ к своему дяде, который занимал там большой пост.
Про дядю мы знали. Когда мама только вернулась из ссылки, ей сказали, что ее спрашивал какой-то человек в форме КГБ. У них ведь были синие полоски на форме, и легко было узнать, что офицер – из органов.
Мама затряслась от страха. А потом оказалось, что к ней приходил дядя Мелора, чтобы поблагодарить за ту помощь, которую мама оказала мальчику.
