Клэр Томалин - Жизнь Джейн Остин
Человек, который подошел к своим двадцати пяти годам с тремя замечательными романами, по праву может считать себя на верном пути к успеху, славе, богатству, счастью. Именно так и обстояли дела у Джейн Остин: она завершила работу над тремя значительными, совершенно самобытными книгами, и обязана этим была только собственной энергии и яркому изобретательному уму. Несмотря на неудачу с лондонским издателем Томасом Кэделлом, она не сомневалась в отцовской поддержке. Джейн могла позволить себе шутить по поводу своих произведений, то обвиняя Марту Ллойд в том, что та планирует, заучив «Первые впечатления» наизусть, издать их по памяти как собственное сочинение, то дразня Кассандру, — сестра якобы недостаточно часто перечитывает этот роман. Это шутки уверенного в себе автора. Все было при ней, только немного доработать три рукописи да найти издателя, который понимает в своем деле, и — начинай новый роман!
Этого не произошло. Писательница замолчала без малого на десять лет. Только летом 1809 года, приближаясь к тридцатипятилетию, вернулась она к работе. На первый взгляд не было никакой причины, почему бы ей не продолжать писать так же плодотворно, как раньше. Ее родные не дают никаких объяснений. Семейный биограф, племянник Джеймс Эдвард, замечает лишь: «…можно было ожидать, что новые пейзажи и знакомства подстегнут ее вдохновение», однако этого не случилось, и он словно разводит руками, не находя истолкований тетушкиному молчанию.
Правда в том, что как художник Остин очень мало зависела от новых пейзажей и знакомств. Вся работа происходила в ее собственном воображении, когда у нее складывался отчетливый образ определенной ситуации или определенных персонажей. Ее книги никогда не отображали того, что непосредственно происходило вокруг нее. Лишь изредка она использовала определенные фрагменты. Так, топазовые крестики, купленные ей и Кэсс братом Чарльзом, превращаются в «Мэнсфилд-парке» в янтарный крестик, подаренный гардемарином Уильямом Прайсом сестре; Коб в Лайме, где она сама побывала, наталкивает ее на изображение знаменитой драматической сцены в «Доводах рассудка», а служба Генри в полку милиции дает почву для осмысления образов Уикхема и его приятелей-офицеров в «Гордости и предубеждении». Нет, она не брала сюжетов из жизни и не записывала историй своих друзей и родных. Приключений тетушки Филы и кузины Элизы хватило бы на целую серию захватывающих романов — они так и просятся на бумагу. Можно было бы описать всевозможные странности и проступки полудюжины хэмпширских семейств… Но, как мы видим, Хэмпшир почти не запечатлелся в произведениях Остин. Не найти в них и узнаваемых портретов соседей, даже самых эксцентричных, злых или забавных. Мир ее воображения был самодостаточным и совершенно независимым.
А вот в чем она действительно нуждалась, так это в определенных условиях работы, которые позволяли отвлечься от повседневной жизни вокруг. Эти условия она потеряла вскоре после своего двадцать пятого дня рождения. Вот что заставило ее замолчать: колоссальное событие в ее «жизни без всяких событий» — еще одна «ссылка».
Решение мистера и миссис Остин уехать вместе с дочерьми из дома, в котором они провели более тридцати лет, стало для Джейн абсолютно неожиданным. Неприятным сюрпризом ко дню рождения, в декабре 1800 года. Прежде родители никому из детей и словом ни о чем не обмолвились. В ноябре домой в отпуск приезжал Чарльз и среди прочего посещал бал у лорда Портсмута вместе с Джейн, но известие о переезде он получил лишь в начале нового года и был им так же шокирован, как и она. После его отъезда сестры тоже разъехались кто куда — Джейн в Ибторп к Марте, а Кассандра в Годмершем, где ее очень ждали в связи с появлением на свет шестого ребенка. Родители Остин остались дома вдвоем и, как парочка расшалившихся детей, предоставленных самим себе, принялись подначивать друг друга, расписывая прелести и возможности новой жизни. Они решили положить конец привычной жизни с привычными обязанностями, которую вели уже сорок лет, и без оглядки на кого бы то ни было замыслили план переезда из Стивентона в Бат.
Никто не может винить их за стремление отдохнуть после стольких лет непрестанных трудов. Правда, они могли бы преподнести свое решение несколько тактичнее, но ведь суть дела это все равно не изменило бы. По сохранившимся свидетельствам Джейн объявили о переезде сразу, как она перешагнула порог после возвращения из Ибторпа. «Ну, девочки, все решено, мы решили покинуть Стивентон тогда-то и отправиться в Бат», — объявила миссис Остин, если верить семейному преданию. Джейн была просто потрясена. Так вспоминает Мэри Остин, которая присутствовала при этом, хотя у нее и имелась причина воспринимать все в более радужном свете, особо не замечая ничьей печали, — ведь для нее с Джеймсом эта перемена явилась весьма благоприятной: им предстояло переехать в Стивентон и принять обязанности по приходу. Дочь Джеймса, Анна, слышала впоследствии, что тетушка Джейн даже потеряла сознание. Как бы то ни было, решение родителей стало для нее шоком, и весьма болезненным.
Оно сказалось на всех детях Остинов. Эдвард, Генри, Фрэнк и Чарльз, находившиеся вдали от родного дома, но прежде уверенные, что могут вернуться в любой момент, постарались приехать еще раз до того, как родители отбудут, — «пока Стивентон еще наш», как написала Джейн. Все они чувствовали одно и то же: двери в детство закрываются и прежняя жизнь заканчивается навсегда. Кассандра уничтожила несколько писем, полученных от Джейн сразу после того, как та узнала о решении родителей. Видимо, они были полны ропота, даже злости. А очевидное стремление родителей и брата с невесткой устроить все как можно быстрее совсем не помогало Джейн взять себя в руки. В январе она сообщила Кэсс, что получила от Джеймса и Мэри приглашение на годовщину их свадьбы — были также приглашены Том Шут и сестра Мэри, Элизабет Фаул с супругом, — но отклонила его. Никаких пояснений сестрам не требовалось: «Меня позвали, я отказалась».
В письмах сестре она ясно дала понять, что старший брат с женой изъявляли чрезмерную готовность вступить во владение Стивентоном. Джейн писала, что одна из стивентонских лошадей, бурая кобыла, после их отъезда отойдет Джеймсу: «Ему не хватило терпения подождать, он уже сейчас забрал ее в Дин… таким же образом они мало-помалу захватят и все остальное, я полагаю…» И Джейн была бессильна перед этим «захватом», ведь он происходил с согласия ее родителей. Ей оставалось лишь наблюдать за развитием событий. «Что до наших рисунков… этих старых библейских картинок, развешенных по всему дому… они достанутся Джеймсу». Ее печаль по этим картинкам, может и не слишком красивым, но таким привычным и милым, поймет любой, у кого была своя беспорядочная странноватая домашняя коллекция, где каждый рисунок связан с каким-то семейным воспоминанием. Джейн отвергла предложение матери (и Кассандры) расстаться с одной из самых дорогих для нее вещей: «Поскольку я не собираюсь проявлять щедрость по чужому требованию, я не отдам Анне свое бюро, хотя поначалу думала об этом сама».
