Гарольд Лэмб - Омар Хайям. Гений, поэт, ученый
Ту ночь Омар провел на самом верху своей обсерватории. Айша лежала на крыше в Нишапуре, глядя на толпы людей, объятых смешанным чувством волнения и ужаса. Стояла полная луна, и, когда тень начала наползать поперек ее лика, по толпе прополз ропот.
Немедленно взревели карнаи, гулким эхом им ответили седельные барабаны. Стукнули цимбалы, на крышах завопили женщины. Все они, так же, как и Айша, решили, что шайтан со злыми намерениями пытается пожрать луну.
Мрак сгущался, и появились группы мулл с факелами и начали громкими голосами перечислять все девяносто девять священных имен Аллаха, дабы отнять силу у дьявола.
Но свет пропал. Со стороны пустыни подул холодный ветер, и вопли усилились. Наиболее рьяные мусульмане со всех ног бросились молотить в тазы и миски и кричать, пытаясь спугнуть злую силу в небе. Несмотря на их усилия, тень закрыла луну, и вскоре город погрузился бы в кромешную тьму, если бы не танцующие языки пламени от факелов.
Но тут в небе появилась тонкая полоска света, похожая на кривую турецкую саблю, и Айша закричала от радости. Барабаны и цимбалы били с новой страстью, и медленно, медленно дьявол был вынужден извергнуть луну, которую он проглотил.
И только когда в небе появилась вся полная луна, Айша свернулась калачиком и уснула неспокойным сном.
Она вспомнила Омара в его башне и задумалась, не бил ли он в барабан. Скорее всего, ничего подобного там не происходило.
Религиозный пыл, разбуженный затмением Луны, продолжался в течение некоторого времени, и кади, судьи ислама, собрались на совет. Они послали записку Омару с требованием явиться перед ними на следующий день. И стражники, которые принесли послание, остались караулить его и расположились так, чтобы их было видно из окон «Обители звезд» до того момента, когда им предстояло сопроводить его к судьям.
Странно, но никто не предупредил Омара об этом вызове к судьям ислама. Все его друзья, казалось, были поглощены своими собственными делами, хотя его помощники и умоляли учителя не говорить ничего такого, что возмутило бы кади. В конце концов, они считались судьями ислама, и было бы лучше соглашаться со всеми их претензиями, каковы бы они ни были, до тех пор, пока он не заручится поддержкой нового султана или даже, возможно, самого халифа.
Когда Омар вошел в Диван, один лишь взгляд на присутствовавших там показал ему, что весь совет Академии разместился вдоль стены, вместе с главами отделений философии и богословия. Лицом к нему сидели кади в своих белых тюрбанах, во главе с Газали, мистиком, и муфтий, или Приниматель решений, из самой Улемы. Столь переполненным было это помещение, что ему отводилось лишь крохотное местечко прямо перед судьями, где он мог примоститься на коленях.
Ему приходилось часто бывать здесь, читать лекции профессорам, и большинство лиц тех, кто сидел перед ним, было ему знакомо. Но теперь, однако, они не демонстрировали ни малейших признаков знакомства с ним, и Омар понял, какому подвергнется испытанию, даже прежде, чем самый старый из судей проговорил первые слова:
– Бисмилля ар рахман ир рахим, именем Аллаха милостивого и милосердного.
Пока он слушал, все его существо тревожно напряглось, а сознание анализировало не произносимые формальные слова, но чувства этого совета, призванного судить его. Если бы Малик-шах оставался жив, они не посмели бы вызвать Омара на суд. Теперь в глазах всех этих мулл и профессоров права он читал застарелую ненависть, больше не скрываемую.
Один из мулл перечислил обвинения против Омара Палаточника, сына Ибрахима, бывшего придворного астронома султана, да будет он благословен.
Мулла объявил, что сначала надо заняться книгами Омара, поскольку книги эти распространены повсеместно в школах по всему исламскому миру.
Было выдвинуто обвинение на основании этих книг, которые, без всякого сомнения, были написаны согласно учению неверующих греков, что их автор оказался мулшедом, неверующим.
Он явно являлся еретиком, по многим показателям. Во-первых, он заставил предыдущего султана отменить подлинный исламский календарь и снова измерять время в соответствии с идеями неверных.
Кроме того, он создал свою обсерваторию подле кладбища с тем, чтобы иметь возможность бродить среди могил и вести греховную торговлю с мертвыми.
И вот еще: он произносил греховные слова против Бога, утверждая, будто Земля не является центром Вселенной и будто звезды, которые согласно Мухаммаду восходят и заходят на небе, на самом деле не двигаются. Большинство из тех, кто присутствовал сейчас на заседании суда, а все они преданные последователи Аллаха, слышали, как этот неверный произносил именно эти слова. Уже одно это, само по себе, было достаточной причиной для его осуждения. Судя по всему, закончил мулла свою речь, спорить оказалось не о чем. Вне всякого сомнения, все эти обстоятельства были известны каждому. Сотни присутствующих могли свидетельствовать по каждому пункту обвинения. Единственный вопрос, который предстояло решить совету, – какое наказание должно быть применено к книгам Омара Хайяма и самому автору этих книг.
Когда мулла замолчал, заговорил доктор Академии. Он согласился со всеми уже упомянутыми фактами и с тем, что они не требуют никаких дополнительных доказательств. Рука Омара Хайяма, однако, совершила еще одно святотатство, не так широко известное.
Время от времени Омар Хайям пишет рубай, четверостишия, которые, хотя никогда и не были собраны воедино в книгу, повторяются во всех кварталах. Суфии особенно часто цитируют эти четверостишия, и нечестивые души используют их, бросая вызов Корану и традициям ислама. Ваш покорный слуга, скромный служитель улемы, собрал некоторые из этих четверостиший, переписанные разными почерками по всей Персии, однако все они принадлежат перу Омара Хайяма.
Если ученые мужи и достопочтенные кади разрешили бы ему, он, их покорный слуга, зачитал бы вслух эти нечестивые стихи, заранее испрашивая их прощения за произнесение слов, столь нечестивых по своему значению.
Среди присутствующих пробежала волна интереса, и все головы вытянулись вперед. Не каждый знал эти четверостишия. Сейчас, здесь создатель этих четверостиший сам себя обвинит своими же собственными словами.
– Читай и ничего не бойся, – сказал самый старый судья.
Медленно правовик читает стихи, и на лице Омара блуждает слабая улыбка воспоминаний… Вот Ясми рядом с ним, как мог он разделять мысль о рае… Действительно, вот вино спасло его от отчаяния… Ястреб, взлетевший, чтобы схватить книгу человеческой судьбы…
– От этих строчек веет кощунством, – сказал доктор, – но имеется и еще одна строчка явного богохульства.
…О ты, к кому обращены мольбы «Прости!»,
Скажи, где отыскать прощение твое…
Омар удивленно вскинул голову:
– Я не писал этого.
Никто ему не ответил. Бородатые лица под белыми тюрбанами были непроницаемы. Поднялся Газали, избегая смотреть Омару в глаза, и стал пробираться к ближайшему выходу. Омару все стало ясно. Словно строчки на бумаге, Омар сумел прочитать их приговор – он был осужден.
Он тоже поднялся на ноги, и тут напряжение в его душе спало. Ему не хотелось больше бороться с этими однобоко мыслящими учеными и судьями.
– Тебе есть что сказать нам, Омар Хайям? – обратился к нему муфтий.
– Да. Тот стих не мой. Но я могу прочитать вам строчки, еще не записанные мной, – добавил Омар, – они только сейчас пришли мне на ум, в соответствии с моментом.
Гневный ропот послужил ответом на высказывание Омара, и муфтий поднял руку:
– Иди и жди решения судей.
Когда его пропустили через дверь, в которую только что вышел Газали, рябой дервиш наклонился к нему и едва слышно прошептал:
– Святилище и убежище в Аламуте.
Омар ничего не произнес в ответ, и дервиш ускользнул прочь, а стражники подвели его к нише мечети, где тень от минарета лежала на камнях. Со вздохом Омар постарался устроиться поудобнее.
Он не был больше сыном Ибрагима и не был больше ходжой имамом Омаром, любимцем султана, осыпанным наградами и всеобщим поклонением. В течение долгих лет он слышал все эти великие споры, здесь, во внутреннем дворе мечети, в которой он учился у подножия знания, не был он больше ходжой Омаром, а лишь подсудимым, ждущим приговора. Сам муфтий вышел, чтобы сообщить ему решение суда.
– Все книги твои объявлены вне закона, как труды неверующего. Их запретят в школах, а те, что найдутся здесь, будут сожжены. «Обитель звезд» конфискована; впредь все будет принадлежать совету Нишапура. Тебе запрещено появляться в стенах города и выступать перед народом в границах правления Нишапура.
– Понятно, – ответил Омар. – Но что со мной?
Муфтий задумался, поглаживая бороду.
– Некоторые из судей считают тебя сумасшедшим, раз ты смог поднять руку на веру в Аллаха. Может, это и так, не знаю. Ты свободен, но должен покинуть Нишапур и все исламские академии.
