Владимир Жданов - Добролюбов
Таким образом, мы можем составить довольно полное представление о круге чтения Добролюбова в семинарский период. Первое, что бросается в глаза при знакомстве с реестрами, — это огромное количество книг, с которыми успел познакомиться юноша.
В реестрах зарегистрировано не менее четырех тысяч названий. Если прибавить к этому четыре сотни книг из отцовской библиотеки и если вспомнить, что реестры велись с перерывами, то станет ясно, как неимоверно много прочел Добролюбов в юности и каким разносторонне развитым человеком он был ко времени своего переезда в Петербург.
Первое место в добролюбовском чтении, безусловно, занимала русская художественная литература. Из реестров видно, что нижегородский семинарист успел основательно изучить отечественную словесность. Не говоря уже о ее крупнейших представителях — Пушкине, Лермонтове, Гоголе, Кольцове, — он читал и знал Державина, Лажечникова, Загоскина, Козлова, Ростопчину, Нарежного, Подолинского, Бенедиктова, Богдановича и многих других писателей. В реестрах также отмечено немало иностранных авторов: Вальтер Скотт, Жорж Санд, Шекспир, А. Дюма, Теккерей и др.
Став известным журналистом и критиком, Добролюбов удивлял многих своим блестящим знанием русской и мировой литературы. Основы этого знания были заложены еще в Нижнем. Позднее, занятый напряженной работой, он, конечно, был бы не в состоянии прочитать так много. Но критик обладал с детства необыкновенной памятью, и это во многом помогло ему впоследствии.
К этому надо добавить, что Добролюбов с огромным интересом набрасывался на журналы, причем охотно перечитывал и старые комплекты, если они попадались под руку. Журналы он имел обыкновение читать целиком, от крышки до крышки. Нет сомнения, что с особенной жадностью он читал «Отечественные записки» и «Современник», где печатались статьи Белинского. Критика вообще привлекала его еще в ранней юности. В дневнике 1853 года Добролюбов записал: «…я так люблю нынче читать журналы и преимущественно отдел библиографии и журнальные заметки».
Судя по сохранившимся записям, Добролюбов именно в семинарские годы уже хорошо знал Белинского, читал его важнейшие статьи, и они производили на юношу громадное впечатление. Проповедь Белинского открывала новый мир перед Добролюбовым, как и перед всяким честным и мыслящим человеком того времени. «Читая его, — вспоминал он впоследствии, — мы забывали мелочность и пошлость всего окружающего, мы мечтали об иных людях, об иной деятельности и искренне надеялись встретить когда-нибудь таких людей и восторженно обещали посвятить себя самих такой деятельности… Для нас до сих пор дороги те дни святого восторга, тот вдохновенный трепет, те чистые, бескорыстные увлечения и мечты, которым, может быть, никогда не суждено осуществиться, но с которыми расстаться до сих пор трудно и больно…» Так писал Добролюбов в 1859 году в «Современнике», приветствуя выход первого собрания сочинений великого критика.
Как относился юный Добролюбов к прочитанному? По натуре необычайно впечатлительный и легко возбудимый, он, несомненно, читал очень внимательно и не только усваивал все, что узнавал нового и интересного, но и глубоко переживал прочитанное. Каждая новая книга оставляла свой след в его душе. Характерно, что на первых порах ему нравилось почти все, что бы он ни читал; чуть ли не все книги вызывали у миролюбивого, по-христиански настроенного семинариста чувство восторженности и умиления. С 1850 года он начал делать в реестрах заметки о книгах, фиксируя свои впечатления.
Сначала это были только комплименты неразборчивого читателя: «Прекрасно», «Занимательно», «Увлекательно», «Какое милое, добродушное остроумие…», «Прекрасное, грустное произведение» и т. п. Но уже через год мы замечаем попытки критически разобраться в прочитанном. В его оценках все чаще встречаются отрицательные суждения. Например, по поводу романа Дюма «Графиня Салиасбюри» Добролюбов, недавно увлекавшийся «Графом Монте-Кристо», записал: «Если бы не проклятое правило — дочитывать все, что зачитал, — бросил бы с первой же части. Такая дрянь. Ужели это Дюма?»
Удивительной зрелостью мысли отмечено его раннее суждение о гоголевских «Избранных местах из переписки с друзьями». В 1850 году Добролюбов, конечно, еще не знавший письма Белинского к Гоголю, записал: «Гоголь из романиста сделался святошей. Смиряется, хочет путешествовать к святым местам, пишет завещание, в котором проглядывает все-таки авторская гордость прежних времен».
Язвительно-насмешливый отзыв дал Добролюбов о фальшивых писаниях графини Е. П. Ростопчиной. В то же время он высоко оценил роман Некрасова и Панаевой «Мертвое озеро» («прекрасный роман»), роман А. Ф. Писемского «Богатый жених», печатавшийся в «Современнике» в 1851–1852 годах.
Не довольствуясь краткими характеристиками прочитанной книги, Добролюбов пробует писать обстоятельные рецензии. Явно пытаясь подражать журнальным рецензентам (об этом свидетельствует хотя бы заголовок «Библиография»), он разбирает, например, повесть Д. Григоровича «Четыре времени года», брошюру «Статистическое описание Нижегородской губернии», книжку об Александре Невском и др. Он явно не предназначает свои опыты для печати (большинство названных книг — старые) и тем не менее старается придать отзывам и заметкам вполне законченный вид журнальных рецензий. Особенно примечательно суждение о повести Григоровича, где молодой критик, в общем одобряя повесть, справедливо отмечает недостаточное знание писателем народного языка: «Несколько простонародных слов не изменяют целого склада речи, который совсем не походит в этих местах на простую мужицкую речь». Так из читателя Добролюбов постепенно становился критиком.
Знакомство с русской литературой, с ее лучшими образцами имело громадное значение для Добролюбова: оно способствовало и его общему развитию, и формированию его критического таланта, и выработке убеждений. Он обладал способностью извлекать для себя непосредственную пользу из прочитанного. Он без конца размышляет о каждой новой книге, сравнивает себя с ее героями, старается стать похожим на них или, наоборот, осуждает себя за такое сходство. Прочитанный роман или повесть всегда оказывает на его чуткую душу глубокое воздействие. После «Героя нашего времени», прочитанного трижды, ему хотелось походить на Печорина, и он старательно отыскивал в себе печоринские черты. После романа Писемского «Богатый жених» он испытал угрызение совести, обнаружив в себе будто бы сходство с героем романа, богатым бездельником Шамиловым. «Изображение этого человека глубоко укололо мое самолюбие, я устыдился, и если не тотчас принялся за дело, то, по крайней мере, сознал потребность труда, перестал заноситься в высшие сферы и мало-помалу исправляюсь теперь… Чтение «Богатого жениха»… способствовало этому. Оно пробудило и определило для меня давно спавшую во мне и смутно понимаемую мною мысль о необходимости труда и показало все безобразие, пустоту и несчастье Шамиловых. Я от души поблагодарил Писемского».
