Игорь Христофоров - Император Всероссийский Александр II Николаевич
Что же смогло сдвинуть эту скалу, разрушить эту вроде бы непоколебимую уверенность? Все очень просто: подняв ставки до небес, Николай I отрезал себе пути к отступлению. Любая серьезная неудача автоматически приобретала вселенский характер и означала приговор всей его системе. Но этот приговор будет вынесен через несколько лет… Пока же правительство в состоянии близком к истерике пытается преградить дорогу невидимому революционному вирусу. Это было начало так называемого «мрачного семилетия», отмеченного распространением в правительственной среде разнообразных страхов, фантастических предположений и быстрой утратой «верхами» чувства реальности.
Королева Виктория. С портрета Ф. К. Винтергальтера. Начало 1840-х гг.
Вместе с отцом и большинством сановников переживал и Александр. У нас, к сожалению, очень мало данных, которые позволили бы понять, что он думал и чувствовал в годы «мрачного семилетия». Нет никаких оснований считать, что он расходился с отцом и его сановным окружением в оценках происходящего. Вот характерный эпизод, который подтверждает этот вывод. Одним из символов правительственной реакции был очередной Секретный комитет. На этот раз он занимался не «улучшением», а «обузданием». Главным врагом режима за неимением в стране революционеров стала, как это часто бывает, литература и пресса. В России и без того существовала очень жесткая цензура. А теперь по инициативе шефа жандармов А. Ф. Орлова был создан орган, который должен был надзирать уже за цензорами и исправлять их ошибки. Стремясь искоренить крамолу, глава комитета граф Бутурлин дошел до того, что предложил, например, вырезать несколько революционных, как ему показалось, стихов из Акафиста Покрову Пресвятой Богородицы, где говорилось: «Радуйся, незримое укрощение владык жестоких и зверонравных… Советы неправедных князей разори, зачинающих рати погуби». А что же наследник? Вот как он формулировал задачи бутурлинского комитета, упрекая одного из сановников, барона М. А. Корфа, в пассивности: «Речь идет о том, чтобы завязать ожесточенный бой, а Вы внезапно ретируетесь с поля сражения!» Но как воевать с мыслями? И кто будет исправлять ошибки исправляющих? – мог бы спросить в ответ собеседник (но, конечно, не спросил).
Милитаристская риторика очень характерна и для того времени, и лично для Александра Николаевича. Именно поэтому вплоть до восшествия его на престол мы мало что можем сказать о его политических убеждениях. Ведь военному человеку иметь таковые просто не положено. Лишь встав во главе государства, Александр II должен был делать выбор и осознавать, с кем он и за что. Это не значит, что до того у него не было убеждений. И, конечно, он знал, что не все проблемы на свете решаются командой, штыком и шашкой. Но вот шансов раскрыться у иной, «гражданской», стороны его взглядов до поры до времени было совсем немного. Не стоит поэтому придавать слишком большое значение «политическим» высказываниям цесаревича: он делал их как первый из верноподданных своего отца и как хороший командир перед лицом главнокомандующего. Сменилась роль – изменился и смысл высказываний.
Пока же он с неподдельной радостью читал адресованный ему в 1851 году отцовский рескрипт: «Вообще родительскому моему сердцу отрадно видеть, до какой степени Вы постигли звание военного начальника, и я за Ваши неусыпные заботы о войске, столь искренне мною любимом, благодарю Вас от всей души». Что тут добавить? Написано действительно с душой. Кому-то может показаться странной такая форма общения отца с сыном, но только не военному человеку Николаевской эпохи.
Между тем гроза надвигалась. Здесь не место описывать сложные дипломатические перипетии и геополитические конфликты, которые привели к началу в 1853 году Восточной войны (позже она была названа Крымской). Важно отметить, что решения российского правительства (то есть в реальности одного человека – Николая I) основывались на целом ряде глубоко ошибочных установок. Главными из них было обманчивое ощущение собственного могущества и неспособность увидеть, насколько со времен Наполеоновских войн изменились и окружающий мир, и место в нем России. Николай I мог бы с полным основанием сказать: «Но ведь я не требую и не делаю больше того, что делал и требовал всегда! Разве еще недавно не трепетала перед волей русского царя Европа?» Возможно, и так, но оказалось, что это было вчера.
Война, которую Россия рассчитывала вести против ослабевшей Османской империи при благожелательном нейтралитете своих давних союзников – Австрии и Пруссии и при враждебном нейтралитете противников – Франции и Англии, вылилась в войну чуть ли не со всей Европой. Франция и Англия неожиданно для Николая объединились и вступили в боевые действия на стороне турок, Австрия если и не присоединилась к ним, то беспрерывно угрожала это сделать, и даже близкий родственник – прусский король в итоге так и не дал обещания соблюдать нейтралитет, зато тоже периодически грозил русскому правительству войной!
В таких неблагоприятных условиях Россия должна была готовиться к обороне западных границ империи на всем их протяжении (и это не считая кавказского фронта). Это потребовало колоссальных ресурсов и не позволило сосредоточить серьезные силы в Крыму, который после высадки там англо-французского десанта неожиданно стал основным театром боевых действий. Под Севастополем воевали лишь сравнительно небольшой (60–70 тысяч человек) экспедиционный корпус союзников и лишь маленькая часть полуторамиллионной российской армии (примерно столько же, что и у союзников, но не сосредоточенные в один кулак). Цесаревич по званию главнокомандующего войсками гвардии в 1853–1854 годах находился в Петербурге. Его задачей была подготовка к обороне города и прилегающего побережья Балтики от возможной экспедиции союзного флота и высадки десанта. С этой задачей он, насколько можно судить (ведь десанта так и не произошло), справился хорошо. Однако судьба войны решалась именно в Крыму – к осени 1854 года это было очевидно уже всем.
Несмотря на героическую оборону Севастополя, русским частям в Крыму ни разу не удалось взять верх над противником в сражениях «лоб в лоб». Сказывалась отсталость в вооружении и тактике. Нарезное оружие союзников было несравнимо по точности и дальности боя с гладкоствольными ружьями русских. Французы, составлявшие наиболее боеспособную часть экспедиционного корпуса, воевали рассыпными цепями, а русские – по-старому, колоннами, которые выкашивались смертоносным огнем вражеских винтовок. В итоге корпус князя А. С. Меншикова не смог ни защитить Севастополь от осады, ни разблокировать его потом. Тихоходный парусный Черноморский флот оказался неконкурентоспособным по сравнению с союзным и в основном был затоплен русским командованием у входа в Севастопольскую бухту.
