Степан Выскубов - В эфире Северок
Сквозь оголенные редкие деревья все хорошо просматривалось. Но меня действительно не заметили. Взяв автомат на изготовку, я начал потихоньку отходить. Когда дома скрылись за перевалом, остановился, сел на снег под толстой корягой, стал закуривать. И вдруг вдалеке, в стороне, увидел трех немцев: они, видимо, были в засаде и теперь возвращались в деревню.
Прижался к коряге, наблюдаю. Каратели идут беспечно - до меня доносятся глухие обрывки их разговора. Когда они скрылись за перевалом, я по собственному следу зашагал назад, к месту приземления. И снова начал колесить по лесу...
* * *
На другой день, где-то около двух часов, издали заметил, как в мою сторону бредут два человека. "Неужели снова немцы?" - тревожно подумал, всматриваясь. Шли люди, приглушенно разговаривая, винтовки за спинами. Один в кожушке, другой в шинели и шапке-ушанке. По виду вроде бы партизаны, а там кто его знает! Может, и немцы переодетые.
Подпустил поближе, из-за дерева спрашиваю:
- Стой! Кто такие?
Остановились, смотрят в мою сторону, но из-за ствола не видят меня. Однако винтовки не снимают... Тот, что в кожушке, отвечает:
- Если ты радист, подходи, не бойся нас. Мы свои.
- Пароль?
Услышав отзыв, я подошел к ним. Честно признаюсь, боялся. Из головы не выходило, что меня могут взять в плен. Незаметно вытащил из кобуры пистолет, положил в карман и там зажал в руке...
* * *
В землянке, куда меня привели, было сумрачно. Мутно-желтое пламя двух коптилок едва разгоняло мрак. А в углах совсем черно! После дневного света и ослепляющего снега я вообще мало что видел в первые минуты.
Немного освоившись, с радостью разглядел Григоряна, сидевшего у печки. Он поднялся и стиснул меня, будто после долгой разлуки.
- Кто эти люди? Свои? - спросил у него шепотом.
- Да, партизаны. Весь отряд ушел тебя искать.
Часа через полтора-два в землянку влетел, запыхавшись, бывший комсорг роты Анатолий Шишкин. В первых числах января сорок второго года он десантировался с группой Иванова, когда были еще в Крыму. Его рация молчала, и мы не имели о Шишкине никаких известий. И вот наконец встретились!
- Толя, дружище, жив? - бросился я к нему.
- Жив, старина, жив! - Анатолий заключил меня в объятия.
Мы немного помолчали, разглядывая друг друга. Потом Шишкин перевел дух и рассказал, что при приземлении их группу окружили гитлеровцы и весь день они вели неравный бой.
- Рацию и документацию пришлось спрятать, потому что никто не рассчитывал вырваться из этой заварухи живым, - рассказывал Анатолий. - А вот вышли! И рацию разыскали, хоть и не сразу.
Шишкин зарос, виски поседели, на круглом лице появились морщины. А в остальном все такой же: веселый, жизнерадостный, с добрыми серыми глазами.
- За вами вот пришел: комиссар Зуйского отряда прислал, - сказал Толя, а сам все смотрел и смотрел на меня. - Там вся наша группа. И Юлдашев со своими ребятами...
* * *
Партизанский лагерь, куда нас привел Шишкин, размещался на склоне высоты 1025 и противоположной - Безымянной. Эти две высоты разделяла горная речушка Бурульча.
Шишкин ввел нас в просторную, светлую и теплую землянку. Доложил о нас комиссару Луговому.
- Присаживайтесь и рассказывайте, как там Большая земля, - сказал комиссар и, сощурив голубые глаза, стал изучать нас с головы до ног.
После короткого рассказа я спросил у него о Мокроусове, для которого у меня был пакет штаба Крымского фронта.
- Мокроусов далеко, - сказал Луговой. - Вас туда отведут. Анатолий, обратился он к Шишкину, - позови ко мне Макринского.
- Есть вызвать Макринского!
Вышли мы от Лугового, и Толя повел в свою землянку - она находилась немного выше штабной. Нас все время не покидало волнение: свяжемся ли мы с Большой землей? Радиостанция штаба фронта была в Краснодаре - на внушительном удалении от нас. Осилит ли шестисоткилометровое расстояние наш "Северок"? Мы твердо знали, что радиостанцию штаба фронта мы услышим. А вот как они нас?
Я подготовил первую радиограмму на имя начальника разведотдела фронта, где сообщал о благополучном приземлении, о том, что находимся в Зуйских лесах. Николай забросил на дерево антенну, в противоположную сторону противовес, и мы развернули свой "Северок".
Установив заданные волны приема и передачи, включились. Григорян приложил к уху один наушник, я - другой. Какое-то мгновение не было слышно ни шума, ни треска, ни писка. Мы молча переглянулись, и в наших взглядах прочли тревогу друг друга.
Но вот прорвался шум, а потом слабенькие сигналы какой-то морзянки. Мы напрягли слух. Я повернул ручку настройки сначала влево от заданной волны, потом вправо. С замиранием сердца вслушиваясь в заполнившие эфир человеческие голоса, музыку и тысячи морзянок, мы ловили свои позывные. Но штаб фронта молчал.
Я посмотрел на часы: до начала связи оставалось еще две минуты. Так вот почему молчат! Наконец оператор штаба фронта включился - послал в эфир условные позывные. Я настроился, и сигналы усилились. Николай, подпрыгнув, как козленок, закричал "ура!.
Оператор минуты две звал нас, потом перешел на прием. Я включил передатчик и послал в эфир позывные штаба фронта. Большая земля незамедлительно отозвалась. Мы с радостью передали свою первую радиограмму.
5
На другой день повалил снег, мягкий, пушистый.
В полдень мы отправились в путь. Проводниками у нас были Шишкин и Макринский. Шли мы, а наши следы тут же заваливал снег.
Штаб Мокроусова, по словам Макринского, находился где-то в подножиях гор Средней и Сахарной головки, в районе Карасубазара. Это примерно километров шестьдесят от Зуйского отряда. Почти половину пути надо идти по открытой местности, по высокогорному плато Караби-яйле, где гитлеровцы нередко устраивают засады на партизан. Поэтому дневной переход невозможен всюду рыскают каратели.
Макринский, как опытный проводник, брел впереди, за ним - Николай, потом - я. Замыкал нашу группу Шишкин. Отдыхали мы редко, где-нибудь в укрытии: торопились.
Когда спустились в ущелье, тугой ветер ударил в лицо, обжигая снежинками. Идти было тяжело. С трудом поднялись мы на высокую гору с мелколесьем. Тут нас и застала ночь. А прошли-то меньше половины пути! В темноте идти стало еще трудней. Только гляди, чтобы идущий впереди не отпустил раньше времени отведенную в сторону ветку и она не хлестнула по лицу! Да так, чтобы след остался...
Лишь часам к двенадцати следующего дня на одной из высоток нас окликнули. Это была партизанская застава. От нее до штаба Мокроусова еще около трех километров. Но мы брели Долго, то поднимаясь на высотку, то опускаясь вниз. Несколько раз нас останавливали партизанские посты. Узнав, кто мы и откуда, пропускали.
