А. Глумов - Н.А.Львов
Близость Львова к Соймонову дала основание Я. К. Гроту высказать предположение, что Львов, по-видимому, и участвовал в доставлении новой службы своему другу Хемницеру. Однако можно думать, что их познакомила именно служба Хемницера под начальством М. Ф. Соймонова, так как уже в 1774 году Хемницер посвятил Львову свой стихотворный перевод сочинения Дора «Письмо Барнвеля к Труману из темницы».
Интересно, что ранняя басня Львова «Львиный указ» (1775) вошла анонимно в первое издание басен Хемницера, выпущенное в 1779 году. С течением времени оба они горячо и искренне привязались друг к другу. Добродушие Хемницера, его доверчивое отношение к друзьям располагали к нему. Был он огромного роста, неуклюжий. У дочери Львова, Веры Николаевны, долго сохранялось старинное бюро 1776 года, которое видел Я. К. Грот, - на нем была изображена забавная сценка: амур передает двум другим силуэт Хемницера, до того некрасивый, что один из амуров, «увидев образину», падает от испуга, а другой в панике убегает.
Крайне рассеянный, Хемницер давал много поводов для анекдотов. Он мог, например, засунуть в карман за обедом салфетку вместо платка, днем рассказать какую-нибудь новость тому лицу, от которого слышал ее утром. Приятели любили потешаться над ним, по Хемницер никогда не сердился - он был незлобив, быстро «отходил душой» и сам начинал над собой смеяться.
Двух молодых людей братья Соймоновы познакомили с семейством Бакуниных. Бакуниных было три брата: Петр Васильевич Большой, Петр Васильевич Меньшой и Михаил Васильевич. В черновиках трех стихотворений Львова 1774 и 1776 годов сделаны приписки - «на даче», «на даче Бакунина», «У Бакунина... на скору руку».
К обществу молодых людей скоро примкнул Капнист, уже вступивший зга стезю литератора: к этому времени опубликовал он оду па Кучук-Кайнарджийский мир России и Турции (1774). По отзыву его младшего современника Д. Н. Бантыша-Каменского, в обществе он был остроумен, любезен и весел, изъяснялся хорошо по-французски и по-немецки, но предпочитал говорить по-украински, на родном языке, располагавшем его к легкой шутливости и народному юмору. Был он худощав, среднего роста, с приятным лицом, «ум и живость характера яркими красками изображались в огненных глазах и насмешливой улыбке»9.
В доме Бакунина любили музицировать и петь.
В столичном обществе к 70-м годам возник обычай сочинять стихи в ритмическом и мелодическом тождестве с популярными в то время романсами; это принято было называть сочинением «на голос». «Голос» - в первоначальном значении слова значит «мелодия», «напев». Подтекстованные на чужую мелодию песни стали печататься в русских журналах в 1769 году с указанием «песни на голос» такой-то песни, такого-то романса. Образцом мелодии избирались иностранные романсы, русские песни, а иногда псалмы и канты. Писали их Нелединский-Мелецкий (наиболее популярная его песня «Выйду ль я на реченьку»), Николев («Полно, сизенький, кружиться»), Дмитриев («Стонет сизый голубочек» - самый популярный романс), Капнист («Уже соть мою нощи»), Карамзин («Кто мог любить так страстно») и другие.
У Львова есть стихи, которые как бы «просятся» для исполнения «на голос», например: «За что, жестокой, осуждает невинну мучиться, стеня...» или «Мне и воздух грудь стесняет, вид утех стесняет дух...» Вероятно, «на голос» какой-то музыки сочинялась Львовым «Кантата на три голоса» («Мир, Марс и Россия»).
В доме Бакунина собирались часто его близкие родственники. Жена младшего из братьев Бакуниных, Михаила Васильевича, имела сестру Авдотью Петровну, которая вышла замуж за обер-прокурора сената Алексея Афанасьевича Дьякова. Он жил с обширным семейством в собственном доме, на 3-й линии Васильевского острова.
У Бакуниных, видно, и познакомились Львов и Хемницер с семейством Дьякова. И оба влюбились в одну из пяти его дочерей, Машеньку.
В 1775 году Львов уезжал более чем на десять месяцев в свое тверское поместье Черенчицы.
Здесь расширились его наблюдения деревенской русской жизни, углубились размышления о самобытности русских людей, о национальном своеобразии их быта и творчества, что в дальнейшем так плодотворно скажется во всех областях деятельности Львова. Здесь, в деревне, зимними вечерами, на посиделках, па свадьбах, быть может, и сложилась первая, еще неясная мысль о собирании старинных напевов. «Свадебные и хороводные песни весьма древни, - будет он писать спустя десятилетие, - ...к сему роду песен, особливо к свадебным, есть между простых людей некое священное почтение, ...из-за несколько тысяч верст пришедший прохожий по голосу оных узнает, в которой избе свадьба. ...Не знаю я, какое народное пение могло бы составить толь обильное и разнообразное собрание Мелодических содержаний, как Российское. ...Может, сие новым каким-либо лучом просветит музыкальный мир?»10.
Так думать, так писать мог только русский человек, который при всем обширном багаже западной культуры сохранил исконно русское сердце и безграничную любовь к родной земле.
Львов вернулся в столицу только в первой половине января 1776 года. Снова поселился в доме Ю. Ф. Соймонова, но вскоре переехал от него к П. В. Бакунину.
Приезжая в Москву, Львов несомненно навещал дом Никиты Артемовича Муравьева. Отец писал в Петербург своему сыну, Михаилу Никитичу Муравьеву, чтобы он «искал дружбы» этого человека. 14 апреля 1776 года Львов подарил младшему другу «итальянский подлинник» оперы «Армида» с текстом Марка Кольтеллини на музыку Антонио Сальери.
Интерес двух друзей к опере Сальери «Армида» красноречиво свидетельствует о расширении их эстетического горизонта: музыка властно вторгается в их жизнь.
Вскоре новое событие вошло в жизнь Львова. В начале 1777 года он отправился в заграничное путешествие.
ГЛАВА 2
1777
Михаилу Федоровичу Соймонову было предписано врачами лечение желудка в Голландии, на минеральных водах в городе Спа. Раз ехать за границу, так уж ехать не в один только Спа. А чтобы было вольготнее и удобнее, надо взять с собой веселых, покладистых спутников. И он пригласил Хемницера и Львова - дормез просторный, еда и ночлег стоят не так уж дорого, он за них сам будет платить.
Собирались долго, по-русски. 20 сентября 1776 года Муравьев сообщал в Москву сестре, что «на днях» Львов едет в Париж, Мадрид и Лондон; отпуск в сенате Соймонов и Хемницер получили с 26 октября, но выехали значительно позже. Лишь в январе добрались до Дрездена. Задуманный маршрут переменился: ограничились только Германией, Голландией и Францией!
Быстро проехали Кёльн, Лейпциг, Франкфурт-на-Майпе, голландский город Нимвееген. До нас дошел «Дневник путешествия по Западной Европе 1777 года» Хемницера, в котором он делал отметки, где и когда они были, с кем встретились, что осматривали, какие посещали театры11. Между строк, скупых, почти протокольных, просачивается неудержимая жажда все рассмотреть, все изведать, познать.
