Владимир Ковтонюк - Разъезд Тюра-Там
Тут на свою беду Ковалёв взглянул на «авоську» — сумку, сплетённую из ниток в виде сетки, дрожавшую в старческой руке, и увидел, как из порвашегося рыхлого бумажного пакета стекает на пол тонкая струйка сахарного песка.
— Бабушка, — сказал он. — У вас песок на пол сыплется.
— А ты, растуды твою мать, — ошибочно решив, что Ковалёв намекает на её старость, и оттого неожиданно рассердившись, благообразная старушка предрекла: — А ты доживёшь до моих лет, с тебя ещё не так песок посыплется!
— Давай! — понимающе потребовала продавщица. — Без сдачи?
— Без сдачи, — Ковалёв аккуратно высыпал мелочь в пухленькую руку симпатичной полненькой продавщицы.
Зажав бутылку мёртвой хваткой в правой руке, Ковалёв на одном дыхании промчался сквозь вокзал, пересек свободный первый путь, поскользнувшись на маслянистом рельсе и пробежав, будто собака с перебитой передней лапой, опираясь на левую руку, несколько метров, и вскочил на нижнюю подножку уже покатившегося вагона.
Так завершился этап стендовых испытаний двигателей, а доставка на полигон первой ракеты нового типа должна была состояться летом будущего года.
Для приобретения опыта появилась возможность поработать на пусках ракеты предыдущего поколения.
Для многих сотен людей — проектировщиков, монтажников, гражданских и военных строителей, офицеров и их жен, выпускников военных академий, солдат срочной службы, представителей опытно-конструкторских бюро и промышленных предприятий путь на полигон начинался по-разному.
Одни ехали несколько суток железной дорогой, пропитываясь специфическим запахом немытых, потных тел, неубранных сортиров, грязной одежды и постельного белья, усиленных солнцем в раскалённых вагонах, до станции Тюра-Там. Другие, если это было зимой, летели самолетами Ту-104 до Ташкента. Летом Ту-104 в Ташкент не летал — в невыносимую ташкентскую жару тяга двигателей этого авиалайнера резко уменьшалась, и её не хватало, чтобы поднять в обратный путь самолёт, под завязку заправленный керосином и полностью загруженный пассажирами. Летом выручал Ил-18.
В Ташкенте пересаживались в поезд и, переночевав в вагоне, приезжали, но уже с юга, на ту же станцию.
Для Июдина и Ковалёва путь на полигон в холодный ноябрьский вечер начинался прямо в Химках, откуда заводская «Волга» повезла их по Ленинградскому шоссе через центр Москвы в аэропорт «Внуково».
Поскольку на полигоне приказом начальника генерала Захарова был официально установлен «сухой закон», каждый, кто летел в командировку, обязан был прихватить хотя бы одну бутылочку коньяка. Если же человек приезжал с двумя бутылками, то, по крайней мере, на несколько дней становился для всех другом, товарищем и братом. Приезд в командировку без коньяка приравнивался к смертному греху.
Поэтому, на Пушкинской площади рядом с магазином «Армения» Июдин попросил шофёра остановиться.
Ковалёв после короткого изучения роскошной витрины, решил купить коньяк KB (коньяк выдержанный высшего качества):
— Мне, пожалуйста, две бутылки коньяка «Армения» и парочку кубинских сигар.
— А зачем ты берёшь дорогой коньяк? — спросил Июдин, — Возьми коньяк «три звёздочки», он недавно на международной выставке получил золотую медаль. И стоит четыре-двенадцать, а не семь сорок. Можно вместо одной бутылки «Армении» купить две трёхзвёздочных бутылки. Всё равно из одной бочки наливали.
— Нет, Анатолий Павлович, — решил Ковалёв. — Вдруг встречу там ребят, с которыми учился в институте. Пусть для них будет маленький праздник. А сигары — это, конечно же, баловство, я их в жизни не пробовал. Одну сам выкурю, другую подарю кому-нибудь.
К назначенному времени Июдин и Ковалёв стояли у газетного киоска в самом старом и, вероятно, самом первом здании аэропорта, на фасаде которого чеканными буквами говорилось о том, как успешно самолеты бороздят воздушное пространство страны и какие города приблизились к Москве благодаря авиации.
Пассажиры, поджидавшие свои рейсы, с интересом разглядывали непонятную для них группу людей, к которой со стороны лётного поля подошел человек в форме пилота и начал, заглядывая в ученическую тетрадь, делать перекличку, тут же бегло проверяя командировочные удостоверения.
Одна из женщин, то ли сгорая от любопытства, то ли опасаясь пропустить регистрацию на свой рейс, спросила:
— Куда ваш самолет летит?
— Куда билет дали, — ответил ей за всех Июдин.
— А куда билет дали? — не унималась женщина.
— В карман! — нашёлся Июдин, гордый своей причастностью к тайне, и, обращаясь к Ковалёву, посоветовал: — Ты, Володя, садись в автобус последним, а на стоянке выйдешь первым и первым садись в самолет на лавку по правому борту, у самой пилотской кабины.
Автобус, покружив по летному полю, подъехал к стоянке авиаотряда, приписанного к «фирме» Сергея Павловича Королева. Самолеты отряда стояли компактной группой на площадке между взлетной полосой и рулежной дорожкой.
Как и советовал Анатолий Павлович, Ковалёв первым вышел из автобуса, первым забрался в самолет и занял место у самой пилотской кабины по правому борту. Это был транспортный Ли-2, поэтому пассажирам пришлось разместиться на алюминиевых сиденьях, откинутых с бортов.
Попутчиками оказались несколько офицеров в форме артиллеристов и одна женщина, по поведению которой было видно, что она летит к мужу.
Все успели крепко замерзнуть. В замкнутом пространстве фюзеляжа, казалось, было еще холодней, чем на улице, от которой пассажиров отделяла только обшивка из дюраля толщиной в доли миллиметра, приклепанная к открытым, безо всякой отделки, шпангоутам и стрингерам. Пока самолет выруливал на взлетную полосу, от дыхания людей обшивка покрылась коркой льда.
Как только самолет лег на курс и под черный силуэт правого крыла поплыли огни Москвы, командир, занятый до этого взлетом, видимо, поинтересовался у борттехника:
— А ты включил обогрев пассажирской кабины?
— А как же, — ответил тот, — давно, как только «движки» прогрелись.
И, привычно нащупав в темноте кабины нужный рычажок, передвинул его.
Тут же под сиденьем, на котором разместился Ковалёв, из трубы диаметром сантиметров тридцать, вмонтированной в стенку пилотской кабины, хлынул под приличным давлением раскаленный воздух, а еще через пару минут Ковалёв почувствовал, что сидит скорее на сковороде, чем на аскетичном сиденье самолёта, и принадлежащий ему Божий дар уверенно превращается в глазунью.
Для того чтобы не дать своему начальнику насладиться результатами розыгрыша, Ковалёв поднялся и под ехидными взглядами попутчиков перешел в хвост самолета, где лежали свернутые чехлы, и улегся на них.
