Глеб Голубев - Улугбек
Приносят коран. Тимур открывает наугад страницу и тычет пальцем. Придворный чтец послушно читает указанный стих из суры «Иона»:
— «В самом деле, чему подобна здешняя жизнь? Она подобна воде, которую низводим мы с неба и которою питаются земные растения, какие едят люди и скот. В то время как земля наденет на себя красивые уборы, нарядится в них и обитатели ее думают, что это они делают с нею, в течение какой-либо ночи или дня проходит к ней наше повеление, и она делается как бы пожатою, как будто она и не была вчера так богатою».
— Ясно? — спросил Тимур, оглядывая всех собравшихся в шатре. — Все зависит от аллаха. Захочет он — и зазеленеет земля. Только слепые думают, будто от их жалких трудов совершилось так. А это воля аллаха коснулась земли. Захочет он — и те же произрастания превратит в пыль, в ничто.
И придворные, на лету поняв волю Тимура, сразу подхватили наперебой:
— Этот стих ясно указывает на пороки и заблуждения противников...
— О, какое чудесное предзнаменование!
Но Тимур привык следовать пословице: «На бога надейся, да сам не плошай». Он не стал в лоб атаковать крепость, а повел всю армию в глубь страны, словно избегая боя. Обманутый этим маневром, Баязед бросился вдогонку. А войска Тимура, совершив стремительный обходный маневр через горы, опять появились у стен Анкары и после сокрушительного штурма овладели ею. Вернувшемуся Баязеду пришлось принимать бой в чистом поле.
Битва закончилась страшным разгромом турецких войск. Были захвачены тысячи пленных. Попал в плен и сам султан Баязед. С веревкой на шее привел его к шатру Тимура отличившийся Султан Махмуд-хан.
Торжествуя победу, Тимур не подозревал, какую услугу оказал народам Европы: это поражение на целых полвека отсрочило завоевание турками Константинополя, о чем они давно мечтали.
Враг был сломлен, но еще не окончательно. Приходилось с боями захватывать город за городом. На это ушел еще целый год. Он прибавил к радости побед горечь беды. Весной 1403 года вдруг заболел и в несколько дней умер любимый внук Тимура Мухаммед-Султан, тот самый, которого он прочил себе в наследники и незадолго до того вызвал из Самарканда.
Это был тяжелый удар для Тимура. Вся армия оделась в черные и синие траурные одежды. Никто не смел ездить на белых лошадях.
Двести всадников сопровождали тело царевича до Арзрума. Здесь их встретил весь двор. Во время траурной церемонии Улугбек стоял рядом с дедом, положившим ему на плечо тяжелую негнущуюся руку.
В заключение церемонии принесли личный барабан покойного царевича. По туго натянутой коже в последний раз звонко ударили палочки, а потом барабан разрезали на куски, чтобы не служил он больше никому на свете.
Весной 1404 года, в годовщину смерти царевича, справили еще раз поминки в Карабахе, и гроб с телом отправили в Самарканд. А вскоре тем же путем двинулся в столицу и весь двор во главе с Тимуром.
Горе словно придавило Сахиба-Керани. Он сразу заметно постарел, ссутулился, часто пересаживался с коня на носилки, пил много вина и бузы. Мрачные мысли одолевали его.
Вот завоевано столько стран, государство Тимура протянулось чуть не на тысячу фарсангов[12]. А кому оставить его?
Не повезло Тимуру с наследниками. Первый сын, которого назвал он Джахангиром, что означает «Завоеватель мира», погиб, не дожив и до двадцати лет. Второго сына, Омар-шейха, сразила в горах стрела какого-то курда, защищавшего родные края. Остались двое — Мираншах и Шахрух. Один — сумасшедший, больной, другой в своем Герате, говорят, ударился в святость, целые дни проводит в мечети, окружил себя ханжами, шейхами, дервишами. Шахрух не участвует в боевых походах, совсем отстранился от дел, и вершит всем в Герате его любимая жена Гаухар-Шад, мать Улугбека. Не ее же назначать правителем?
Оставались внуки. Их у Тимура много. Но все молоды, неопытны. Умен Улугбек, но ему всего только десять лет, и пока для него любимые соколы дороже всех сокровищ мира. Старше всех сын Джахангира Пир-Мухаммед, недавно наказанный палками и вновь отправленный в Индию, и сын Мираншаха Халиль-Султан. Но кого же из них назначить своим преемником?
Медленно двигался по горам и равнинам Ирана черный гроб с телом царевича. А в нескольких переходах позади него так же медленно ехал Тимур, мрачный, раздираемый сомнениями. Историки читали ему книги и словно нарочно попадали на места, отнюдь не веселые:
— «Владыка правоверных Али — да будет им доволен аллах! — сказал: «Люди суть путники, начало их пути —чрево матери; их столица и цель их — будущая жизнь; время их жизни подобно расстоянию пути: каждый год, который они проводят, подобен станции, где они останавливаются, каждый месяц похож на один фарсанг, каждый день подобен дорожному знаку, и каждое дыхание подобно шагу, который они делают, — они идут к смерти. Их движение такое же, как движение едущего на судне беспечного человека, который влеком неизвестно откуда и куда...»
Слушая эти слова, Тимур мрачнел еще больше. Слушал их Улугбек — и скучал: ведь его корабль еще только-только поднимал паруса...
Приехав в свой родной Кеш, Тимур приказал сломать ворота мечети и построить новые. Старые почему-то показались ему низкими, тесными. И еще он приказал готовить саркофаг для себя и сам выбрал место будущей могилы.
В Самарканд прибыли только в конце июля. Тимур остановился за городом, в Баги-Чинар — «Чинаровом саду». Сюда привезли все оружие, которое сделали пленные мастера в его отсутствие. Тимур долго смотрел на сверкающую стальную гору из щитов, мечей и кольчуг. Потом эти шлемы и латы, отороченные алым сукном, пронесли через весь город. Тимур ехал следом.
А Улугбек был весел и беззаботен как птица. Ему шел всего одиннадцатый год, стояла жаркая погода, и он проводил все дни напролет в тенистых загородных садах. Много их приказал насадить Тимур вокруг Самарканда.
Когда Тимур уходил в поход, в садах разрешалось гулять каждому. Но сейчас они были пустынны и тихи. Улугбек сидел на прохладных ступеньках дворца в саду Баги-Нау и смотрел, как сверкают на солнце шелестящие водяные струи фонтанов. Фонтанов было шесть вокруг дворца. А между ними тянулся глубокий ров, полный свежей воды.
