Оскар Уайльд - Я всего лишь гений…
Через несколько дней после этого Оскар Уайльд пригласил Альфреда Дугласа поужинать с ним в клубе «Элбемарл» и еще более поразил Бози своим обаянием, остроумием и парадоксальностью, стараясь быть достойным физической красоты юноши. Уайльду казалось, что между ними завязываются те же отношения, которые существовали между героями его романа лордом Генри и Дорианом Греем, и он лишний раз имел возможность убедиться, что жизнь имитирует Искусство даже в большей степени, чем Искусство имитирует жизнь. Дуглас сочетал в себе культуру и образованность с красотой молодости и аристократической изысканностью. В их лице встретились блестящий Талант и совершенная Красота. Оскар Уайльд без памяти влюбился в лорда Альфреда Дугласа.
Маркиз Куинзбери, видя, что отношения его младшего сына с известным писателем привлекают все более пристальное внимание общества, велел Альфреду перестать встречаться с Уайльдом, угрожая в противном случае прекратить выплату сыну ежегодного содержания в размере двухсот пятидесяти фунтов, на что Бози ответил дерзким письмом, посоветовав отцу не совать нос не в свое дело.
Когда читаешь «De Profundis», может создаться впечатление, будто Уайльд и лорд Дуглас только и делали, что предавались веселью и пиршествовали, но впечатление это ошибочное, ибо на самом деле они часто вели долгие, задушевные беседы об искусстве и литературе, читали друг другу свои произведения, у них были общие творческие интересы и общая страсть к театру. Ведь никто иной, как Альфред Дуглас перевел «Саломею» Уайльда с французского языка на английский, и эта пьеса и поныне идет на сценах Англии, Америки и других англоязычных стран мира именно в переводе Дугласа. Однако перевод этот Оскару Уайльду совершенно не нравился.
Но удивительнее всего то, что ему не нравились и иллюстрации к «Саломее», которые сделал его друг Обри Бердслей, – иллюстрации, идеальным образом соответствовавшие духу и замыслу пьесы и давно признанные гениальными. Тем не менее Уайльд предложил именно ему отредактировать перевод Дугласа, чем привел в бешенство самолюбивого Бози. Уайльд крайне ревниво, с болезненным пристрастием относился к своим творениям, и поэтому неудивительно, что он был столь придирчив к Альфреду Дугласу.
Нужно ради справедливости сказать, что писатель, обвиняя своего друга во всех смертных грехах и пороках, был, по-видимому, несправедлив к молодому лорду, и этого нельзя не заметить, когда читаешь «De Profundis». Альфред Дуглас действительно был избалован, расточителен за чужой счет, эгоистичен, нередко бесцеремонен, груб и несдержан, а главное – повинен в трагедии, случившейся с Оскаром Уайльдом. Да, все это так. В то же время вряд ли мог юный аристократ быть таким уж невежественным, бесчувственным, начисто лишенным воображения, самовлюбленным обывателем и пустоголовым прожигателем жизни, каким его изображает Уайльд. Будь он таким, ему, во-первых, ни за что бы не удалось привлечь внимание столь утонченного эстета и интеллектуала, каким был Уайльд, а во-вторых – он не оставил бы пусть небольшой, но все же достаточно заметный след в английской литературе, выпустив несколько сборников стихов, четыре из которых имели читательский успех, и написав «Автобиографию Дугласа», а также две книги любопытных воспоминаний об Оскаре Уайльде. Кроме того, он был автором, как уже упоминалось, перевода «Саломеи» и редактором различных литературных журналов.
Как ни прискорбно говорить об этом, Оскар Уайльд во многом сам навлек на себя случившуюся с ним трагедию. Его каким-то противоестественным образом завораживали и неудержимо влекли к себе скорбь и страдание, в чем он сам неоднократно признается в своей исповеди. Осмелимся даже предположить, что, не встреть Уайльд лорда Альфреда Дугласа, он нашел бы какого-нибудь другого прекрасного юношу, посредством которого смог бы реализовать дремавшие в его душе самоубийственные инстинкты.
Кроме всего прочего, в Уайльде говорила горькая обида на Бози, ни разу не написавшего ему в тюрьму. Ведь он, несмотря ни на что, продолжал любить своего жестокосердного друга. До предела сгущая краски, Уайльд хотел как можно больнее ранить Дугласа, выместить на нем свою обиду. Но, хотя на страницах «De Profundis» Уайльд и осыпает Бози упреками за причиненные тем обиды и унижения и укоряет его в бесчисленных диких сценах, которые тот постоянно ему устраивал, на самом деле – и этого нельзя не заметить при чтении уайльдовской исповеди – писатель явно получал от всех этих обид и сцен своего рода удовольствие, пусть и окрашенное горечью, и это еще больше привязывало его к молодому аристократу.
18 февраля 1895 года маркиз Куинзбери появился в клубе Оскара Уайльда «Элбемарл» и вручил портье свою визитную карточку, на которой было написано: «Оскару Уайльду, сомдомиту» (маркиз был настолько взбудоражен, что написал слово «содомит» с лишней буквой «м»). Портье, не знавший значения этого слова (тем более с лишней буквой «м»), но почувствовавший, что карточка носит оскорбительный характер, вложил ее в конверт и оставил для Уайльда, который появился в клубе лишь через десять дней, 28 февраля. Когда Уайльд взял в руки карточку и прочел написанное, он страшно побледнел. Никто, кроме него и портье, не видел ее и не мог знать, что на ней значится, но Альфред Дуглас, узнав от Уайльда о случившемся, усмотрел в инциденте прекрасную возможность расквитаться с отцом и стал убеждать Уайльда подать на маркиза в суд.
Журналист и издатель Фрэнк Харрис, близкий друг Оскара Уайльда, уверенный в том, что тому ни за что не выиграть этот процесс, попытался отговорить его от безумного шага.
Но Уайльд в ответ лишь покачал головой и с обреченным видом произнес: «Разве ты не понимаешь, как важно для Бози Дугласа, чтобы я полез в эту драку?». На следующий день, выяснив как можно больше подробностей, касающихся всего этого дела, Фрэнк Харрис окончательно пришел к выводу, что судебный процесс, на который толкали Уайльда, – полнейшая бессмыслица. Он встретился с Оскаром Уайльдом в «Кафе-Ройал» – его сопровождал Бернард Шоу, – и оба они заклинали Уайльда уехать из Англии, забрав с собой Констанцию и детей. Их доводы были столь вескими, что Уайльд почти согласился покинуть страну, но вмешался присутствовавший при разговоре Альфред Дуглас и сумел переубедить его. Оскар Уайльд решил принять вызов маркиза Куинзбери и в одиночку (он не хотел впутывать Бози в эту историю) сразиться с ним в зале суда, хотя и понимал, какому подвергает себя риску – да еще в момент своего наивысшего писательского триумфа. Несмотря на все дальнейшие уговоры друзей изменить принятое им опрометчивое решение, несмотря даже на намерение Констанции подать на развод, если он пойдет на этот позор, Оскар Уайльд был готов выступить в роли орудия мести в руках лорда Альфреда Дугласа и намерен был идти до конца. Как знать – возможно, великого писателя даже привлекала эта новая для него роль в ожидавшем его скандале, обещавшем стать кульминацией в той не написанной им пьесе, которой ему представлялась его жизнь.
