Борис Березовский - Автопортрет, или Записки повешенного
До этого я был не последним человеком в науке. Член-корреспондент Российской академии наук, в которой на весь Советский Союз было 800 человек, 500 академиков и 300 членов-корреспондентов. Это результат, к которому стремился любой честолюбивый ученый. Я рассчитывал в дальнейшем стать академиком, лауреатом Нобелевской премии, хотя понимал, что я не лучший среди своих коллег, что есть люди, превосходящие меня в науке. А когда я пришел в бизнес, я почувствовал, что то, что я делаю в бизнесе, под силу очень немногим людям. В бизнесе из моего окружения на это не был способен никто. Это потом появились какие-то новые имена, которых я прежде не знал: Миша Ходорковский, Володя Потанин, Володя Виноградов. Их совсем было мало, этих людей, которых потом назвали олигархами.
Ощутив свою уникальность, я почувствовал себя комфортно, потому что, повторяю, категорически не люблю делать в жизни то, что другой умеет лучше меня. Просто отхожу в сторону. Спрашиваю: зачем я толкусь в этом месте, если есть другой, который делает лучше? Когда я стал заниматься политикой, то почувствовал себя совсем комфортно, ибо я действительно во многих проектах не видел себе равных. Никого, кто мог бы подобное придумать и реализовать. И конечно, это было комфортное ощущение: я нахожусь в том месте, которое никто другой не может занять. Но это уже третий этап моей жизни. Переход от бизнеса к политике.
Когда я занимался математикой, которая требовала концентрации всех моих сил, то не мог себе позволить выпить бокал сухого вина в течение недели, если только в воскресенье, потому что когда я выпивал бокал сухого вина, то понимал, что я хуже, менее тонко понимаю проблемы, которыми я занимаюсь, чувствовал, что проигрываю в конкуренции с моими товарищами, не могу так концентрироваться, так соображать, как они. В то же время у меня были друзья, которые работали вместе со мной и которые могли одновременно выпить бутылку водки и соображали не хуже меня. В бизнесе я себя чувствовал совершенно комфортно, даже если выпивал бутылку водки. Но тем не менее я понимал, что здесь есть конкуренция. А занимаясь политикой, я могу выпивать по бутылке в день и не чувствовать особой конкуренции в идеях и творчестве. Даже если я выпью литр водки, то все равно то, как я буду понимать, будет сильно превосходить то, как это понимают другие, по крайней мере относительно тех решений, которые приходили в голову мне. Я не думаю, что сильно заблуждаюсь в своей оценке.
Я и сегодня могу немало выпить, несмотря на гепатит, а раньше вообще никому не уступал. Я никогда не относился к этому как к необходимости. Для меня это удовольствие. К тому же в России так вообще проще разговаривать. И со мной проще разговаривать, когда я выпью. И мне проще разговаривать. Сейчас пью меньше. Но бутылку в день выпиваю. Если надо, могу выпить свою чашу до дна, будь то коньяк «Наири» или полдюжины бутылок белого вина, которое я стал пить уже в Лондоне.
Материться не просто умею, а люблю. Думаю, что понимаю даже в этом как бы толк. Я считаю, что русский мат абсолютно уникален по той причине, что он максимально психологичен, органичен. То есть это самовыражение очень естественное и очень мощное. Поэтому я вообще все эти глупости типа ввести ограничения, чтобы дети не услышали «Е… твою мать!»… Пусть слышат, нормально. Ничего страшного.
Может, я заблуждаюсь, но у меня никогда не было ощущения, что меня несет поток. Наоборот, у меня ощущение, что я всегда принадлежу сам себе. В жизни мне повезло с наставниками. У меня было трое учителей (я имею в виду Учителей с большой буквы). Каждый научил своему. Жизни в широком смысле научил меня Вадим Александрович Трапезников. Был такой выдающийся советский ученый, академик. Именно жизни, а не науке, несмотря на то что он был директором института, в котором я работал. Вадим Александрович был одним из последних аристократов по духу и по воспитанию, человек совершенно ушедшей породы. Такой атавизм советской системы, одновременно прижившийся в советской системе, сделавший блестящую карьеру. Андрей Битов писал, чем аристократ отличается от интеллигента: у аристократа экономическая мотивация не является доминирующей. Поэтому и требуются или какие-то особые гены, или несколько поколений жизни в достатке, чтобы быть аристократом. Все фундаментальные, серьезные, прежде всего моральные, определяющие личность человека качества были у него оттуда, из прежнего времени.
Я пришел в институт, практически его не зная, в 1976 году, младшим научным сотрудником, когда он уже был директором института. Последние десять лет его жизни мы были очень близки, несмотря на огромную разницу в возрасте. Я абсолютно искренне говорю, что не родители сформировали меня. Может быть, родители сформировали важнейшие, самые главные черты менталитета…
Второй мой учитель – Борис Давыдович Ланде. Он дал импульс: не быть в стаде, не быть щепкой, на все пытаться смотреть как в первый раз, научил терпению. Он научил меня тому, чему вообще невозможно научить, – он научил меня творчеству. Ведь вообще непонятно, как учить творчеству. Но ему это удалось. Я был уже в достаточно зрелом возрасте. Творчество – это такое состояние, в которое ты погружаешься, когда на все, что тебя окружает, смотришь глазами ребенка и одновременно со всем знанием, которое ты уже имеешь. То есть смотришь так, будто в первый раз увидел, а анализировать можешь так, будто уже все прочитал. Это очень серьезная штука. С Ланде мы очень много вместе работали. Он был большой фантазер. Он научил меня трансу. Поэтому каждый раз, когда я о чем-то задумываюсь, впадаю в транс, как будто этого никогда не видел.
Я ничего не писал кроме стихов, иногда. Давно уже не писал. А вообще творчество – это последовательность нескольких важных компонент: первая компонента (самая главная) – ощущение, вторая компонента – возможность понимать свои ощущения, третья компонента – возможность описывать свои ощущения словами. При этом часто случается, что второй компоненты нет вообще (некоторые опускают понимание и сразу могут описывать свои ощущения) или у кого-то она есть (и тогда они проходят и через понимание, и через описание этого понимания). И наконец, четвертая важная компонента – возможность описать так, чтобы другие ощутили то, что ты ощущаешь. Вот такая цепочка. Я, например, знаю абсолютно гениальных актеров, которых я разделяю на два класса: есть актеры глупые, но они гениальные, потому что они точно передают ощущение, а вот если с ними говоришь о чем-то еще, они никогда не объяснят, почему они так ощущают. А есть другие, которые описывают, как они это понимают… Так вот, Ланде смог не только мне все описать и объяснить, но и сделать так, что я все это начал ощущать.
