Джакомо Казанова - Записки венецианца Казановы о пребывании его в России, 1765-1766
Кто Москвы не видал, тот не видал России, и кто знает русских только по Петербургу, тот не знает русских чистой России. На жителей новой столицы здесь смотрят, как на чужеземцев. Истинною столицею русских будет еще надолго матушка-Москва (la sainte Moscou). К Петербургу относится с неприязнью и отвращением старый москвич, который, при удобном случае, не прочь провозгласить против этой новой столицы приговор Катона старшего за счет Карфагена. Оба эти города - соперники между собой не вследствие только различий в их местном положении и назначении: их рознят еще и другия причины, причины религиозные и политические. Москва тянет все назад, к давнопрошедшему: это город преданий и воспоминаний, город царей, отродье Азии, с изумлением видящее себя в Европе. Я во всем подметил здесь этот характер, и он-то придает городу своеобразную физиономию. В течение недели я обозрел все: церкви, памятники, фабрики, библиотеки. Эти последние составлены весьма плохо, потому, что население, претендующее на неподвижность, любить книги не умеет. Что до здешнего общества, то оно мне показалось приличнее петербургского и правильнее цивилизованным. Московские дамы отличаются любезностью. Они ввели в моду премилый обычай, который желательно бы распространить и в других краях, а именно но: довольно чужестранцу поцеловать у них руку, чтоб оне тотчас же подставили и ротик для поцелуя. Не сочту, сколько хорошеньких ручек я спешил разцеловать в течение первой недели моего пребывания. Стол здесь всегда изобильный, но услуживают за столом беспорядочно и неловко. Москва - единственный город в мире, где богатые люди держат открытый стол в полном смысле слова. Не требуется особого приглашения со стороны хозяина дома, а достаточно быть с ним знакомым, чтобы разделять с ним трапезу. Часто случается, что друг дома зовет туда с собой многих собственных знакомых и их принимают точно также, как и всех прочих. Если приехавший гость не застанет обеда, тотчас же для него нарочно опять накрывают на стол. Нет примера, чтобы русский намекнул, что вы опоздали пожаловать; к подобной невежливости он окончательно не сроден. В Москве круглые сутки идет стряпня на кухне. Повара там в частных домах заняты не менее, чем их собратья в парижских ресторанах, и хозяева столь далеко простирают чувство радушия, что считают себя как-бы обязанными лично подчивать своих гостей за каждою трапезой, что иногда следует, без перерыва, вплоть до самой ночи. Я никогда не решился бы жить своим домом в Москве; это было бы слишком накладно и для моего кармана, и для здоровья.
...Русские - самое обжорливое племя в человечестве...
(За сим, автор говорит о своем возвращении в Петербург, к которому и относятся дальнейшия его воспоминания).
...Еще когда я был в Мемеле, то взялся оттуда передать письмо флорентинки Брогонци к венецианке Роколини, переехавшей в Петербург, с намерением поступить там на сцену Большого театра, в качестве певицы. Но эта девушка, незнакомая с начальными правилами своего искусства, не была туда допущена. Что же тогда она сделала? Сблизилась с одной француженкой, женою купца, по имени Прот (Prote), с целью расположить в свою пользу эту женщину, которая жила в доме обер-егермейстера императрицы, была его любовницей и, в одно и тоже время (небывалое дело!), наперсницей и доверенною особой у супруги обер-егермейстера, Марии Павловны[10]. Та терпеть не могла своего благоверного и ничуть не возставала против того, что мадам Прот взяла на себя, вместо нее, вести супружеские с ним отношения. И так, Роколини, которую здесь звали синьорою Виченца, бывала у этой француженки и сама принимала ее к себе со всем ее обществом, что и дало большой ход неудавшейся певице, хитрой и весьма еще представительной бабенке, не смотря на ее сороколетний возраст. Она пригласила меня на ужин. “Если вы любитель чудес”, сказала мне она, “то я покажу вам одно чудо”. Дело шло о мадам Прот. Она была в числе гостей и, действительно никогда я не видал такой чудной красоты. ее обожатель, обер-егермейстер, давал ей полную свободу в образе жизни, и потому я имел возможность пригласить красавицу, в сообществе с другими знакомыми, обедать в Екатерингоф у одного из лучших рестораторов (из Болоньи), у знаменитого Локатeлли, о котором и теперь еще помнят хорошие едоки. Остальными моими гостями были Зиновьев, Колонна, синьора Виченца и один музыкантик, ее благоприятель. Наш пир был очень весел...
...Однажды явился ко мне с визитом молодой француз, по имени Кревкёр (Crevecoeur), в паре с миловидною и молоденькою парижанкой, мамзель Ларивьер (m-lle Lariviere), и вручил мне письмо от принца Карла Курляндского, который усердно рекомендовал мне его.
- Потрудитесь сказать, в чем же могу я быть вам полезен?
- “Представьте меня вашим друзьям”.
- У меня здесь их очень мало, потому что я сам иностранец. Бывайте у меня, я с своей стороны стану посещать вас; а что касается до знакомств, которые я могу иметь здесь, то обычай не дозволяет мне ввести вас в эти знакомства. Под каким именем должен я представить даму, которая пожаловала вместе с вами? Супруга-ли она ваша? Кроме того, ведь меня непременно спросят, какая причина вашего приезда в Петербург? Чтоже буду я отвечать на все это?
- “Что я дворянин из Лотарингии, путешествующий для своего удовольствия. Девица Ларивьер - моя подруга”.
- Признаюсь вам, подобные основания для рекомендации не покажутся удовлетворительными. Впрочем, вы, может быть, хотите изучать страну, ее нравы, обычаи; может быть, имеете единственную целью - развлечение; в таком случае, для вас нет и надобности в частных знакомствах; к вашим услугам театры, гулянья, балы общественные, даже придворные балы. Чтобы пользоваться всеми этими удовольствиями, нужны только деньги.
- “А их-то именно и нет у меня”.
- Вы не имеете денег, а решились без них приехать на житье в иностранный столичный город?[11].
- “Мамзель Ларивьер склонила меня пуститься в это путешествие, уверив меня, что тут мы добудем средства жить со дня на день. Мы выехали из Парижа без копейки, и вот до сих пор еще очень удачно выпутывались из затруднений”.
- Вероятно, сама мамзель Ларивьер и хозяйничает вашим общим кошельком?
- “Наш кошелек”, перебила она меня смеясь, “в карманах наших друзей”.
- Я считаю очень естественным, что вы, сударыня, находите друзей по всему свету, - и будьте уверены, что в качестве одного из них, я тоже предложил бы вам свой кошелек; но, к несчастью, я не богат.
Тут разговор наш был прерван входом некоего Бомбакка, гамбургского уроженца, который бежал от долгов из Англии, где жил прежде, и поселился здесь. Этот господин устроил себе в Петербурге известное положение: он занял место по военному ведомству, довольно видное; жил на большую ногу, и так как был большой любитель игры, женщин и лакомого стола, то при настоящем случае я и подумал, что в его особе как раз подоспевает готовое знакомство для оригинальных странствователей, которых кошелек находится в карманах их друзей. Бомбакк тотчас же растаял от смазливой дамочки, что ею принято было весьма благосклонно, и через четверть часа пригласил их на завтра к обеду, также как и меня с Заирой.
