Виктор Неволин - Человек, лишённый малой родины
Маралов разводили для пантов, которые шли на изготовление чудодейственного лекарства. В те годы панты охотно покупали китайцы, и за них дорого платили купцы. Таких маральников в 1920-е годы в Усинском было создано несколько, а самый первый из них принадлежал семьям Неволиных и Петровых. Впоследствии советская власть национализировала маральники и объединила в один. Он и сейчас существует, по Усинскому тракту по дороге в Туву.
В конце 1920-х годов выделился из нашей большой семьи и брат отца Павел Моисеевич вместе со своей супругой Ефросиньей Изотовной. Они перешли в новый дом, выстроенный всей семьёй, на Сахалинке – так называлась улица или переулок в Верхеусинском. Тетя Нюра – Анна Моисеевна – вышла замуж за Исаака Евсеевича Шарыпова и уехала в Кызыл, где её муж занимал высокую должность.
Таким образом, все дети Устиньи Васильевны, моей родной бабушки, определились со своими семьями, стали самостоятельными. Жить бы ей теперь да радоваться: ведь без мужа вырастила, и с таким трудом, хороших детей! Появилось у неё много внуков и внучек. У старшего сына Андреяна в семье родились Саша, Паша, Митя, Вася, Виктор, Маша и Дуся. У дочери Нюры родились Саша и Нина, у дяди Павла – сын Паша. К несчастью, оба Павла прожили недолгую жизнь и безвременно скончались. Какой-то злой рок тяготел над Павлами в наших семьях. Остальные дети выросли и прожили сравнительно долгую, хотя и не вполне благополучную, жизнь. О судьбе каждого я позже расскажу подробнее.
Уклад повседневной жизни старообрядцев мало изменился к концу двадцатых годов. Загороженное от всего мира Саянскими горами Верхнеусинское не очень-то воспринимало крутые изменения советского времени. В это-то более или менее благополучное для советского крестьянства «нэповское» время я и родился в родимом краю.
Анна Моисеевна Шарыпова со своими племянниками Василием и Дмитрием. Томск, 1939 год
Сие знаменательное для меня событие произошло 3 марта 1926 года. Роды, поскольку у нас в то время не было больниц, принимали в бане. Сам момент рождения, конечно же, не отложился в моей памяти. Но все остальные события, которые развивались при мне и вокруг меня, я помню с трёх лет. На всю жизнь я запомнил дом, в котором родился, обстановку внутри него, планировку комнат.
Жилая площадь нашего дома, наверное, насчитывала около пятидесяти квадратных метров. Она состояла из большой и маленькой комнат, а также большой кухни. В большой комнате, так называемой горнице, жила почти вся наша семья. Её красный угол занимали иконы. В комнате стояла большая кровать для родителей, сундук, широкая длинная лавка на всю стену и небольшой стол со швейной машинкой. Во второй – маленькой комнате, жила бабушка Устинья Васильевна. В большой кухне была русская печь и рядом с нею широкие полати. В центре стоял большой кухонный стол, за которым все и ели. Кроватей у детей не было, спали кто где: на полатях, на полу, на потниках, на печке, на лавке. К дому со стороны двора была пристроена большая кладовая. За постройками на самом берегу Уса был огород.
Поля наши находились в 15–30 километрах от села: под сопкой и около маральника по реке Иджиму. Там стояли наши избушки, а вокруг них – изгороди.
Мы жили на главной улице Верхнеусинского, на верхнем её конце. Нижняя часть называлась «хохлацким краем». Недалеко от дома располагалась резиденция крупного купца Вавилина. В советское время в ней разместились магазин и склады.
Дома строились кучно. Земля была дорогой. Каждая усадьба отгораживалась от внешнего мира высоким забором – заплотом. Войти в дом можно было только через высокие деревянные ворота с калиткой, увенчанной козырьком.
Село Верхнеусинское по тем временам считалось крупным населённым пунктом, в нём было больше трёх тысяч жителей. Рядом с ним проходила государственная граница между Советским Союзом и Тувинской народной республикой (её присоединили к СССР как автономную область позднее, только в 1944 году). В нашем селе постоянно стоял пограничный отряд.
Насколько помнится из моего детства, наше село содержалось в идеальной чистоте. За этим следила община, и она же сама наказывала нарушителей правил. Управляли общиной выборные люди, причём работали они бесплатно, так сказать, на общественных началах. И был порядок не только в селе, но и в тайге, в поле и на реках. Так, сходом решались вопросы, когда начинать бить кедровый орех, когда ловить рыбу, собирать ягоду, выходить на охоту, устанавливались сроки их окончания. Велись общественные работы по строительству мостов, колодцев для воды с трудовым и финансовым вкладом каждого жителя села. Крестьянская общинность соблюдалась в Верхнеусинском до начала 1930-х годов.
Я, как и все дети нашей семьи, после рождения был крещён в местной старообрядческой церкви. Мне дали маленький железный крестик, который я носил на верёвочке до тех пор, пока в школе не появился запрет на ношение крестов. Но это было уже в ссылке. Потом этот крестик хранился у моей мамы в сундуке вплоть до её кончины и прихода в дом новой хозяйки – большевички. Не знаю, куда его дели, но мне его жаль до сих пор.
Из мальчиков я был последним в семье и отличался от всех своих братьев худобой, светлыми волосами и голубыми глазами (один во всей большой семье). И нередко приходившие к нам люди спрашивали родителей: «А чей это мальчик у вас живёт?»
С малого возраста у меня была хорошая память. Если кто-то что-то в доме терял и не мог найти, обязательно спрашивали у меня, где лежит потерянное. Капризничать мне было не перед кем, тем более устанавливать свои правила игры, так как я был всех слабее и младше. Приходилось всё детство носить обноски моих старших братьев – так было заведено в наших бедных крестьянских и многодетных семьях.
Из детства, проведённого на моей малой родине, сохранились отдельные штрихи, глубоко запавшие в память. Помню, как мы рылись в ящиках около магазина, отыскивая крошки конфет. Помню, как я упал с телеги и по моей руке проехало колесо (к счастью, без последствий – видимо, земля была мягкая).
Как в Масленицу люди гуляли, как славили Новый год и рассыпали овёс. Как мы ездили на свою пашню под сопку и там копали солодку – сладкие корни, которые потом сосали.
И особенно запомнился случай, связанный с пожаром. Это было где-то в июне 1930 года. Стояла жаркая погода. Я украл в доме спички, оставленные мамой, и вместе с приятелем Гришей Ташкиным пошёл в стайку, где зимой держали коров. Сначала мы подожгли одну кучу соломы и сразу её затушили. Это показалось нам забавным. Тогда мы натащили соломы побольше и опять подожгли. Когда же пламя стало разгораться и мы уже не состоянии были погасить его (возник настоящий пожар), то, испугавшись, бросились бежать к реке Ус.
