Нина Щербак - Любовь поэтов Серебряного века
Валерий Брюсов 1873 – 1924 «И снова ты»
Валерий Брюсов был воплощением демона в литературе и в жизни, но выглядел совершенно иначе. Владислав Ходасевич вспоминал, что впервые увидел Брюсова, когда тому было двадцать четыре года, а ему самому – одиннадцать: «Его вид поколебал мое представление о „декадентах“. Вместо голого лохмача с лиловыми волосами и зеленым носом (таковы были „декаденты“ по фельетонам „Новостей Дня“) – увидел я скромного молодого человека с короткими усиками, с бобриком на голове, в пиджаке обычнейшего покроя, в бумажном воротничке. Такие молодые люди торговали галантерейным товаром на Сретенке. Этакая смесь „декадентской экзотики с простодушнейшим мещанством“».
Родился Валерий Брюсов 1 (13) 1873 года в Москве. Жил на Цветном бульваре. В фамильном доме была у него собственная квартира, где он располагался с женой, Иоанной Матвеевной, и со свояченицей, Брониславой Рунт. Небольшой кабинет был заставлен книжными полками. Чрезвычайно внимательный к посетителям, сам не куривший в ту пору, Брюсов всегда держал на письменном столе спички. Впрочем, на всякий случай, в предупреждение рассеянности гостей, металлическая спичечница была привязана на веревочке! В этой квартире происходили знаменитые «среды», на которых творились судьбы если не всероссийского, то, во всяком случае, московского модернизма! При этом на этих собраниях разбирать стихи самого Брюсова было не принято. Они должны были приниматься как заповеди!
Чувство равенства Брюсову было совершенно чуждо. По меткому замечанию Ходасевича, на это повлияла мещанская среда, из которой поэт происходил: «Мещанин не в пример легче гнет спину, чем, например, аристократ или рабочий. За то и желание при случае унизить другого обуревает счастливого мещанина сильнее, чем рабочего или аристократа. Брюсов умел или командовать, или подчиняться». У поэта даже была примечательная манера подавать руку. Она производила странное действие. Брюсов протягивал человеку руку. Тот протягивал свою. В ту секунду, когда руки должны были соприкоснуться, Брюсов стремительно отдергивал свою назад, собирал пальцы в кулак и кулак прижимал к своему правому плечу, а сам, чуть-чуть скаля зубы, впивался глазами в повисшую в воздухе руку знакомого. Он не любил людей, потому что, прежде всего, не уважал их. Единственная женщина, к которой он действительно хорошо относился, была Зинаида Гиппиус.
В начале 1900-х Брюсов увлекался оккультизмом, спиритизмом и черной магией. Именно в это время он встретил Нину Петровскую, будущую любовницу Андрея Белого. Она не была хороша собой, но в 1903 году она была молода – и этого оказалось достаточно. Нина Петровская, по словам Ходасевича, «была истеричкой, и это, быть может, особенно привлекало Брюсова». Но то, что для нее стало средоточием жизни, для Брюсова было очередной серией «мигов». В своей книге «Некрополь» Владислав Ходасевич точно определил атмосферу эпохи того времени: «Любовь открывала для символиста или декадента прямой и кратчайший доступ к неиссякаемому кладезю эмоций. Достаточно было быть влюбленным – и человек становился обеспечен всеми предметами первой лирической необходимости: Страстью, Отчаянием, Ликованием, Безумием, Пороком, Грехом, Ненавистью… Поэтому все и всегда были влюблены: если не в самом деле, то хоть уверяли себя, будто влюблены; малейшую искорку чего-то похожего на любовь раздували из всех сил». Потому Брюсов и влюбился в Петровскую: отказаться было невозможно, так как надо было «начать переживать».
Когда все эмоции из данного увлечения были извлечены, Брюсов начал писать «Огненного Ангела», книгу, в которой он, с известной условностью, изобразил всю их историю. В романе он разрубил все узлы отношений между героями, но со смертью главной героини чувства реального человека, Нины, вовсе не иссякли. Брюсов же все чаще занимался литературными делами и заседаниями, к тому же его тянуло к домашнему очагу, ведь он был женат. Нина несколько раз пыталась прибегнуть к испытанному средству многих женщин – пробовала удержать Брюсова возбуждая ревность. Однако все было напрасно. Брюсов охладел. Она тщетно прибегала к картам, потом к вину. Наконец, в 1908 году она испробовала морфий. Затем сделала морфинистом Брюсова, и это была ее настоящая, хотя и неосознанная месть. Осенью 1909 году она чуть не умерла, а затем отправилась, как было решено, за границу, «в ссылку». Первую мировую войну Петровская пережила в Риме, в ужасающей нищете. Брюсова же она возненавидела.
В какой-то момент в жизнь Петровской вошел Андрей Белый. Тогда он был очень молод, золотокудр, голубоглаз и обаятелен. Им восхищались все, в него влюблялись, и поговаривали даже, что люди словно менялись в его присутствии. Общее восхищение, разумеется, передалось и Нине Петровской, вскоре чувство перешло во влюбленность, а потом – в любовь. Но если для Брюсова Петровская была источником переживаний, то Андрея Белого она «должна была любить во имя его мистического призвания», в которое они оба заставляли себя верить. Нина даже носила черную нить деревянных четок и большой черный крест на черном платье. Такой же крест носил и Андрей Белый.
Но ее новый избранник славился тем, что любил «чисто». Поэтому он не разлюбил, а просто «бежал от соблазна», дабы слишком земная любовь не пятнала его чистых риз. Нина Петровская же ощутила себя брошенной и оскорбленной. Весной 1905 года в маленькой аудитории Политехнического музея Андрей Белый читал лекцию. Нина Петровская подошла к нему и выстрелила из браунинга в упор. Револьвер дал осечку, и его тут же выхватили из рук.
Нина Берберова вспоминала, как впервые увидела Петровскую: «…с темным, в бородавках лицом, коротким и широким телом, грубыми руками, одетая в длинное шумящее платье с вырезом, в огромной черной шляпе со страусовым пером и букетом черных вишен, показалась очень старой и старомодной… Рената „Огненного Ангела“, любовь Брюсова, подруга Белого – нет, не такой воображала я ее себе… Когда она поцеловала меня, я почувствовала идущий от нее запах табака и водки. Она относилась ко мне с любопытством, словно хотела сказать: и бывают же на свете люди, которые живут себе так, как если бы ничего не было: ни Брюсова, ни 1911 года, ни стрельбы друг в друга, ни средневековых ведьм, ни мартелевского коньяка, в котором он когда-то с ней купал свое отчаяние, ни всей их декадентской саги. Из этого один только коньяк был сейчас доступен, но я отказывалась пить с ней коньяк, я не умела этого делать. Она приходила часто, сидела долго, пила и курила и все говорила о нем. Но Брюсов на письмо ей не ответил».
Роман с Ниной Петровской был мучителен для обоих, но стороною особенно страдающей оказалась Нина. Закончив «Огненного Ангела», Брюсов посвятил ей книгу и в посвящении назвал ее «много любившей и от любви погибшей», сам же он, однако, погибать не хотел. Первый роман сверкнул и погас, оставив в ее душе неприятный осадок.
