Анна Гагарина - Слово о сыне
Не знаю, правильна ли такая мысль. Для меня она сомнительна. Я вот вспоминаю нашу молодую жизнь. Мы с Алексеем Ивановичем заняты были так, что летом ни единой свободной минутки не было. А дети все выросли хорошими, работящими да добрыми, отзывчивыми да внимательными.
Что же, само это, что ли пришло? Думаю, что многое зависит от родителей. Вовсе не нужно следом за ребенком ходить и все ему подсказывать, поправлять да направлять. Никакого времени у родителей не хватит. Ребенку такой опекун тоже быстро надоест. Другое дело, если ты сам ребенку всей своей жизнью, делами своими пример будешь показывать.
В доме у нас сложилось распределение обязанностей. Хозяйство и скотина были за мной, а вся тяжелая плотницкая и столярная, словом, мужская работа — за Алексеем Ивановичем.
Ему никогда не приходилось будить меня, говорить: «Нюра, вставай, корову доить пора!» Встанешь сама часа в три утра, русскую печь затопишь, приготовишь еду на весь день, оставишь ее на загнетке. А тут уж пора корову доить да в стадо выгонять, глядишь — время пришло и на работу идти. Вечером после дойки скотину обиходишь, вещички ребятам пересмотришь — что подштопать, что починить, а там и спать пора.
Алексей Иванович все своими руками делал: буфет, стол, диванчик, качку, детскую кроватку. Дом и тот сам строил, печь русскую клал. Валенки подшить или ботиночки починить — тоже его работа была. Сколько ремонта дом требует, чтобы всегда был в порядке! И никогда не приходилось мне его понукать. Если иной раз и скажешь: то-то надо сделать, то только потому, что, может, он сам не заметил.
Думается, что и ребята наши, видя, что родители без подсказки работают, тоже дружно тянулись за нами. Каждый из них свою работу знал.
Валентин подрос — за ним было пригнать и угнать скотину в стадо, а потом вместе с отцом плотничал, починкой дома занимался. Зоя маленьких нянчила, потом помогала по хозяйству. Сноровистая была, быстрая. Даже большая субботняя стирка нам с ней была не в тягость. В четыре руки и тяжелая работа легка! Младшие гусей пасли, огород пололи и поливали, в доме прибирали.
Такое еще наблюдение: каждый должен чувствовать, что его работа нужна, что дело он делает необходимое, что без его вклада семейному коллективу нелегко будет справляться. Ребенок — человек чуткий. Он сразу раскусит, если занятие неправдашнее, невсамделишное. Относиться сразу же будет спустя рукава. Ответственность любого серьезнее делает, основательнее — что взрослого, что ребенка.
Что еще нужно — так это терпение. Тебе-то с твоим опытом кажется, что все привычное делать просто, а ребенок в свет пришел вовсе неумехой. Ему всему-всему научиться надо. Ходить, говорить, есть, умываться, постель застилать, огород копать, печку топить, дрова колоть, рубанком орудовать. Каждая наука времени требует, а окрика не любит.
Как сейчас вижу: у самодельного верстака, что был сооружен позади нашей клушинской избы, стоят Алексей Иванович и Валентин. Алексей Иванович скупыми, точно рассчитанными движениями строгает доску. Отложил рубанок, приподнял край доски, зажмурил один глаз, глянул вдоль торца, проверяя точность скоса. Своей большой, загрубелой в работе рукой провел по доске — она гладкая да ласковая. Валя — ему уже лет 12 было — внимательно смотрит, а отец объясняет, как рубанок правильно держать, как встать у верстака. Легко все вроде, понятно. Но вот передал рубанок Вале, тот попробовал, рубанок врезался в доску — ни с места. Алексей Иванович не торопится, объясняет, дает сыну время самому разобраться, понять причину. Смотрю издалека: как же неуклюжи непривычные к рубанку руки сынка, движения-то как суетливы! От неумения, неуверенности и пот на лбу выступил. Отец наблюдает, замечаний не делает. Его спокойствие передается ученику. Вот уж раз-другой провел Валя рубанком вдоль доски — заулыбался. Теперь дело только за навыком. Алексей Иванович скрутил самокрутку, сел на самодельный табуретик, закурил. Потом, когда Валя кончил работу, навел только последний лоск. И опять, как по первой доске, провел рукой — смотрите, мол, не занозишься. Слышу — говорит, обращаясь как к равному за советом:
— Из этой, что ль, доски Зое диванчик соорудим?
Зоя тоже постепенно в хозяйство входила. Вначале немудрящее только могла приготовить, потом сама и хлеб ставила, и каравай выпекала, а это — каждая хозяйка знает — нелегкое дело. Так же и со стиркой, уборкой. Поначалу она даже как следует Юру запеленать не могла, но времени немного прошло, и стала Зоя такой умелой нянечкой, что я с легкой душой на нее малышей оставляла. Переоденет, накормит, спать их уложит.
Юра и Борис ее слушались, выполняли, что она скажет. Надо отметить, что младшие очень любили свою сестру. Мне кажется, они чувствовали — на девочке лежит большая забота — и потому старались ей помочь.
Как легко, приятно было возвращаться домой по вечерам! Придешь с Алексеем Ивановичем в избу, а дом убран, печка протоплена, обед сварен, ребятишки нас ждут: сидят за столом довольные, гордые, что вот все к нашему приходу успели. Как же на душе покойно становилось!
Вообще, мне кажется, что в дом побольше радости нести надо и радость эту находить необходимо, не пропускать.
Кажется, какое такое событие — сфотографироваться? Но однажды пришел к нам в Клушино фотограф. Зоя ко мне на ферму прибежала:
— Мамочка! Можно, мы снимемся?
Я ее поняла — интересно, да внове такое. Конечно, разрешила, наказала, чтобы ребяток младших она принарядила. Незадолго до этого купила я в Гжатске два белых свитерочка, младшие в них хорошо выглядели.
— Да Валентину накажи, чтобы приоделся.
Зоя убежала, я тоже не вытерпела, дела сделала, домой заспешила. Подхожу к избе, дети все уже сидят у крыльца, смирные, важные. Гляжу, а Зоя-то в валенках! Я сразу все поняла: братишек одевала, а про себя забыла.
Потом мы это событие долго вспоминали, над Зоей подсмеивались.
Огромным радостным событием было, когда в колхоз пришел первый колесный трактор. Он остановился в самом центре Клушина, на скрещении двух деревенских улиц. Его окружила толпа, все пришли как на праздник. Да это и был праздник первых индустриальных побед.
Скоро в село провели радио. Вначале в каждом доме были наушники. Послушать этот нехитрый прибор — два темных блюдечка, надевавшихся на уши, скрепленных гибкой пластинкой,— становились в очередь. Было любопытно, а потом почувствовали, как это дивно знать, что в стране нашей, в мире происходит!
Наушники донесли до нас новость о челюскинской эпопее, тревогу за судьбу затертого во льдах ледокола. Мы следили с замиранием сердца за борьбой героического экипажа, а потом с облегчением обсуждали, как спасали людей. Тогда впервые были произнесены слова: Герой Советского Союза. Ими стали летчики, которые спасли людей, сняв их со льдов Ледовитого океана.
