Курцио Малапарти - Репортажи с переднего края. Записки итальянского военного корреспондента о событиях на Восточном фронте. 1941–1943
Мы завязали разговор. Я говорил медленно, подбирая русские слова. Пленный отвечал так же медленно, будто бы и он тоже подбирал слова. Но причина была другой. В его глазах отражалось недоверие. Наверное, он не доверял не только мне, но и самому себе. Я снова спросил у него, не хочет ли он поесть. «Да, – вдруг с улыбкой согласился он, – у меня ничего не было во рту со вчерашнего утра». Унтер-офицер предложил ему консервированной колбасы между двумя толстыми ломтями хлеба. «Ochen spasibo (Благодарю вас)», – сказал пленный. Он начал жадно есть, уставившись взглядом на гусеницу танка. Проследив за его взглядом, фельдфебель вдруг рассмеялся и, воскликнув «Ах!», вскочил, вынул из сумки ключ и затянул один из болтов на траке. Все солдаты засмеялись. Пленный тоже рассмеялся. Он был несколько смущен, он не хотел вмешиваться в это, он чувствовал свою вину за то, что якобы поступил невежливо. Как бы ему хотелось не заметить тот болт! «Спасибо!» – выкрикнул фельдфебель. Пленник покраснел и присоединился к общему смеху. Я спросил его, является ли он кадровым офицером. Он подтвердил, что это так. Затем он добавил, что служит в армии всего два года. «А что было до этого?» – поинтересовался я. До этого он работал на машиностроительном заводе в Харькове, на Украине.
Он был «стахановцем» и «ударником», то есть «передовиком производства». В награду за труд его направили в школу, где обучают на офицеров. В механизированных частях Красной армии очень много бывших стахановцев из технических отраслей. «Это глупо, – покачав головой, проговорил пленный, – лишить предприятия промышленности лучших работников». Он говорил медленно, с почти неуловимой ноткой досады. Тон голоса был таким, будто этот человек потерял ко всему интерес. Я не мог догадаться, о чем он думал и что чувствовал в тот момент.
Пока мы разговаривали, вернулся посыльный. «Отправляемся!» – скомандовал фельдфебель. Пленный поднялся на ноги, провел рукой по обритой голове и с живым интересом посмотрел на танки и грузовики. Теперь я понял. Его уже ничего не интересовало, кроме машин. Он внимательно взглянул на гусеницы и на открытые люки башен танков, на зенитные пулеметы, установленные в задней части грузовиков, на легкие противотанковые орудия, прицепленные к ним. Он не был больше офицером, он снова стал рабочим. Все, что теперь ему было интересно, – это машины.
«Отправляемся!» – повторил команду унтер-офицер. Я спросил у него, что они собираются делать с пленным. «Мы передадим его первому же встреченному фельджандарму», – был ответ. «До свидания», – попрощался я с пленником. «До свидания», – попрощался он со мной в ответ. Он пожал мне руку и забрался в кузов грузовика. Колонна тронулась с места, выкатилась на дорогу, какое-то время прогромыхала впереди, а потом исчезла из вида.
Лошади кавалеристов громко ржали и беспокойно били копытами землю, отрывали и отправляли в желудки блестящую траву изумрудного цвета. По команде офицеров солдаты стали прыгать в седла. Медленным аллюром эскадрон пошел вперед. «La revedere!» – кричу я солдатам. «La revedere!» – отвечают они мне. И когда фигурки всадников медленно растаяли за горизонтом, я услышал за горизонтом гул орудий, очень тихий, который доносился откуда-то совсем издалека, из-за горизонта.
Глава 4
За Прутом
Шанте-Бани, Бессарабия, 2 июля
Вчера погода была неустойчивой. Очень холодный пронизывающий ветер свистел вдоль обширных зарослей тростника, где бродили многочисленные коровы и лошади. Примерно через восемьдесят километров пути дорога от Ясс на Штефэнешти идет по правому, румынскому, берегу реки Прут, проходя вдоль края обширной заболоченной долины у реки, которая вплоть до последних дней обозначала границу между Румынией и Россией. Примерно к десяти часам, после около пяти с половиной часов езды, мы оказались на расстоянии нескольких километров до Штефэнешти. Крыши из гофрированного железа домов этого большого поселка или, скорее, небольшого городка уже начали просматриваться сквозь бесчисленные лучи солнечного света, когда послышавшийся над головой рев двигателей и характерные звуки разрывов зенитных снарядов заставили нас остановиться и спрятаться вместе с машинами под прикрытием деревьев. Через несколько мгновений мы услышали, как первые советские бомбы взрываются впереди, между домами в Штефэнешти. Это был жестокий интенсивный авиа налет, который закончился только тогда, когда в сером небе над землей появились истребители «Мессершмитт». Невидимый воздушный бой, который теперь разыгрался между плотными облаками, постепенно сместился к границе, а затем перешел в небо Бессарабии. Тогда мы смогли продолжить наше путешествие и вскоре въехали в поселок Штефэнешти.
В результате непрекращающихся советских налетов от маленького уютного городка у реки Прут осталась только груда дымящихся руин. Когда мы туда въезжали, множество домов все еще пылало. Время от времени улицы городка пересекали группы немецких солдат с носилками, на которых лежало что-то, укрытое простыней. На маленькой площади за церковью два больших немецких грузовика, получившие прямые попадания, превратились просто в искореженные груды металла. Одна из тяжелых бомб попала прямо напротив входа в сад вокруг церкви, в нескольких шагах от небольшого кладбища, где покоились немецкие солдаты, погибшие во время воздушных налетов. Посреди перекрестка стоял на посту солдат фельджандармерии, строгий и неподвижный. По его лицу струилась кровь. Солдат не ушел со своего поста.
– Как нам проехать к мосту? – спросили мы у него.
Он поднял свой красно-белый жезл и указал нам направление. Повернувшись, он заметил, как группа из пяти или шести мальчишек, старшему из которых едва ли было больше десяти лет, сбилась испуганной кучкой у входа в кафе на углу улицы. (Автоматически я прочитал слова на сбитой табличке, повисшей над дверью: «Центральное кафе Янку Либермана».) Внутри здание было полностью разрушено, и даже в тот момент, когда я посмотрел туда, несколько клубов дыма все еще медленно плыли оттуда на улицу. «Weg, weg, Kinder!» – прокричал фельджандарм одновременно суровым и дружеским голосом и улыбнулся, вытирая окровавленное лицо рукой. При звуках его голоса дети молча бросились наутек и скрылись в развалинах ближайшего дома. Полицейский со смехом объяснил нам, что дети обычно стояли так целый день, смотрели, как он машет руками, поднимая и делая резкие повороты жезлом, чтобы упорядочить плотный поток движения транспорта. «Они не уходят, даже когда здесь падают бомбы, – добавил он, – они больше боятся меня, чем русских бомб. Но стоит лишь мне повернуться к ним спиной…» И даже в тот момент, когда он произносил эти слова, мы видели, как детские лица осторожно появляются из-за разрушенной стены. «Nichts zu machen (Ничего не поделаешь)», – с улыбкой заметил солдат фельджандармерии.
